«Каждый день монтирую сцену, но выйти на нее не могу» 

«Я тогда подумать не мог, что Россия может что-то плохое сделать Украине»

Сергей родился в Луганске, но когда еще был совсем маленьким, семья переехала в Горловку, там он и вырос. Он всегда хотел стать актером; еще не получив образования, начал играть в местном театре. Режиссер заметил талант молодого актера и рекомендовал его в Донецкий академический областной драматический театр. В начале нулевых Сергей переехал в Мариуполь и устроился туда работать.

Сергей был счастлив: он играл на большой сцене одного из самых старых театров на Донбассе и сразу же влюбился в Мариуполь. Со временем ему предложили преподавать актерское мастерство в колледже, но у актера не было высшего образования. В 2010 году он поехал в Луганск и поступил в Академию культуры и искусств. Когда началась война, он еще не закончил учиться.

«Над городом летали самолеты, и я видел, что это не украинские самолеты. Я про войну тогда не думал даже, был уверен, что это быстро закончится, все договорятся. Я спокойно ходил по городу, хотя центр уже обстреливали. Никому не было страшно, все ходили по своим делам, я продолжал учиться. Я тогда подумать не мог, что Россия может что-то плохое сделать Украине. Сейчас мне за такие мысли стыдно».

Сергей говорил, что он не так сильно обращал внимание на то, что происходит вокруг: в 2014-м у него родилась в Мариуполе дочь, он был полностью погружен в отцовство, приехал на роды из Луганска.

Были отдельные закутки, где шли бои, но мы не понимали, насколько всё серьезно и страшно».

В 2015 году Сергей должен был закончить образование. В день экзамена студентов вместо аудитории посадили в автобусы и отвезли в Россию. Сергей вспоминает: всё было настолько быстро, что он не успел понять, что ему делать. Он не хотел ехать, но нужно было закончить институт. В Краснодаре у них приняли все экзамены и через три для отвезли обратно в Луганск. Сергей вернулся к семье в Мариуполь. С родственниками в оккупированных Горловке и Луганске он постоянно держал связь.

«Они говорили, что их обстреливает Украина, а при России у них стали цены меньше и коммуналка. У нас говорили обратное. Я не знал, кому верить, и занимал нейтральную позицию. Никто ничего не понимал».

Сергей постоянно повторяет, что ему стыдно за свою позицию тогда. В 2015 году ему пришлось еще раз поехать в Луганск, чтобы забрать свой диплом. Ехать уже было страшно: многие писали о том, как обыскивают и задерживают людей на блокпостах. Он удалил все проукраинские посты в соцсетях и поехал.

«Блокпосты на въезд я прошел без особых проблем. В Луганске почти не было уличного освещения, женщина, у которой я снял комнату, жаловалась на огромные цены. Я еще приехал перед 9 мая, там по улицам танки ездили, техника военная, всё в этих российских флагах. Я злился, я всё-таки жил в этом городе, видеть всё это было ужасно. Стало очень много бездомных людей, которые постоянно подходили просить денег. Я очень хотел как можно скорее вернуться в Мариуполь. По дороге обратно проверки были очень жесткими. Меня отвели в отдельную комнату, полностью проверили мой телефон, заставили раздеться. Задержали так меня и еще одну женщину, она была из военного городка. Мы были на этом блокпосту часа четыре».

Вернувшись в Мариуполь, Сергей решил, что больше не поедет на оккупированные территории. Он воспитывал детей, играл на сцене и преподавал актерское мастерство и сценическую речь в местном колледже.

«У нас был актер Сергей Мусиенко, он прямо ждал русского мира. Тогда я спокойно с ним еще мог разговаривать. Мы не сходились во мнениях по поводу того, что Мариуполь должен стать российским, но мы оба говорили о том, что Украина и Россия должны договориться. Я всё еще был уверен, что это всё временно, что это не война».

Сейчас Сергей Мусиенко работает на оккупационные власти в Мариуполе и уже стал режиссером разбомбленного Россией драмтеатра.

В театре организовалась целая коммуна

24 февраля 2022 года руководитель театра написал всем сотрудникам, что никаких репетиций не будет, вся деятельность остановлена. Жена Сергея Евгения взяла дочь и сказала, что будет прятаться в Драмтеатре. Сергей остался дома с сыном от первого брака, они готовили еду и приносили ее семье в театр. Быстро ситуация начала ухудшаться: обстрелы с каждым днем усиливались, пропал свет, газ, отопление и вода. Сергей с сыном перебрались к Евгении в театр. 

«Я договорился с кем-то из городского управления, чтобы к театру подъезжала машина с водой. В театре организовалась целая коммуна, во многом благодаря моей супруге. У нас была своя охрана, медпункт, водоносы, даже люди, которые сжигали мусор. В марте у нас уже было где-то полторы тысячи человек, я всё время всем говорил: «Идете в туалет — возьмите с собой хотя бы литра два воды». Но есть люди понимающие, а есть люди, которым во всех смыслах насрать. Нам с женой потом приходилось выгребать всё из этих унитазов».

Все окна были забиты, не смогли закрыть только витраж — он был слишком высоко. Сергей всегда ругался, когда дети играли около них. Люди спали на всём, что могли найти, мягкие части от кресел в зрительных залах разобрали, чтобы на них можно было лечь, бархат со сцены и занавесы тоже раздавались людям. Всех старались селить у несущих стен, чтобы никто не пострадал в случае обстрела. Люди спали сидя, а иногда даже по очереди, театр был переполнен. У здания собирались колонны машин, которые ждали зеленых коридоров, часто они попадали под обстрелы и в итоге оставались в театре — кто-то на пару дней, а кто-то надолго.

«У нас было очень много животных: кошек, собак. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них гавкнул, все сидели очень тихо. Был один мужчина, психолог, он был со своим попугаем. Этот мужчина всё время развлекал детей и отвлекал их от происходящего».

У Драмтеатра появилась полевая кухня. Сергей каждый день ходил по городу в Международный Красный Крест, в городской Красный Крест, больницы, волонтерские организации — для людей в драмтеатре нужно было доставать лекарства, средства гигиены, еду, генераторы.

«Я до сих пор не знаю, почему мне не было страшно ходить под обстрелами. Я помню, как однажды мне Игорь Матюшин сказал, чтобы я пошел к полицейскому участку и забрал оттуда «Мивину». Со мной пошел один парень, Дамир. Вокруг нас всё летает, взрывается, он постоянно пытался спрятаться куда-то. Потом он сказал, что больше никуда со мной не пойдет. А я уже не обращал внимания на обстрелы. Я просто знал, что на мне лежит ответственность за людей, и делал свою работу».

Каждый вход в театр охраняли волонтеры, они сменялись каждые четыре часа. Перед зданием с двух сторон написали огромными буквами слово «ДЕТИ». Тогда еще казалось, что это может сохранить жизни людей.

Вижу перед собой труп маленькой девочки, она по возрасту была как моя Полина

Обстрелы и бомбардировки Мариуполя становились всё сильнее с каждым днем. 15 марта взрыв раздался совсем рядом с театром, воронка от прилета была семь метров глубиной.

Утром 16 марта жена позвала Сергея поговорить в электроцех, чтобы их там никто не отвлекал. Она сказала мужу, чтобы будет выезжать с дочерью, Сергей только успел сказать, что он всё понимает, как раздался взрыв.

«Я услышал только хлопок, знаете, как будто очень громко хлопнули в ладоши. 

На меня, как оказалась, другая летела. Они сложились над нами как шалаш. У меня одна рука была свободная, я не знаю, откуда я взял силы, но я скинул сначала с себя дверь, потом с Жени.

Мы хотели бежать через сцену к детям, они были в бомбоубежище, Выходим, а там просто груда металла, софиты, балки над потолком, всё в одну кучу, короче, сцены просто нет. Жена побежала через подвал, я выбежал на улицу. Там всё развалено, из-под завалов слышны крики, рядом мальчик кричит: «Папа, папа!» Я начинаю орать на всех вокруг, чтобы разбирали срочно завалы. Я бегу дальше искать дочь. Захожу в Драмтеатр, пробираюсь через останки тел. Вижу перед собой труп маленькой девочки, она по возрасту была как моя Полина. Мне пришлось ее перешагнуть, я понимал, что ей уже не помочь. Она до сих пор у меня перед глазами стоит.

Я спускаюсь в бомбоубежище, оно чудом уцелело. Нахожу дочь, сына, жена уже была с ними. Я говорю им уходить к моему отцу, он жил недалеко. Я остался, начал ходить по этажам. Помню, что все кричали, повсюду конечности, кровь. Ко мне подбежала одна волонтерка и начала мне говорить: «Назару половину черепа срезало!», это был ее парень. Что было дальше, я плохо помню, у меня всё смешалось».

«Я хочу, чтобы здание Драмтеатра перестало быть театром»

Из Мариуполя практически не было возможности выехать на подконтрольную Украине территорию, семье Сергея пришлось выбираться через Россию. Побыв недолго у родственников в Подмосковье, они выехали в Европу.

Брак Сергея распался, он говорит, что и до полномасштабной войны они с женой думали про развод, но после обстрела Драмтеатра Евгения окончательно приняла решение разойтись. Она поехала с дочерью в Париж, а Сергей с сыном в Чехию.

Сергей нашел работу на автомобильном заводе, где ему было тяжело: травма плеча давала о себе знать. Сергей обследовался у врачей, ему сказали, что нужно делать операцию и проходить полгода реабилитацию. Он принял решение отложить лечение — возможности не работать столько времени у него нет.

Студенты Сергея позвали его работать в украинский театр в Эстонии, он переехал туда через год после трагедии в Драмтеатре. Оказалось, что мест для «возрастного актера» в театре нет — Сергею 48 лет. Ему пришлось согласиться на должность монтажника сцены. Другую работу найти сложно, для этого нужно выучить язык. А свободного времени у него практически нет: чтобы записать это интервью, нам понадобилось три дня, Сергею приходилось прерывать разговор из-за срочных вызовов на работу.

Это чувство, когда вы идете на поклон, — это не просто ощущение сделанной работы, ты как будто в воздух поднимаешься. Каждая роль меняла меня, наполняла. А сейчас я каждый день монтирую сцену, но выйти на нее не могу. Это так больно!»

Сергей очень хочет вернуться в Украину. Но сейчас он проходит в Гаагском суде ключевым свидетелем по делу о бомбардировке Драмтеатра в Мариуполе. По условиям суда ему нельзя подвергать свою жизнь опасности, приехать домой он сможет, только когда закончится война. Он готов ехать в любой момент:

«Здесь всё чужое, я хочу к своим, я хочу чувствовать родное. Я никогда не думал, что стану таким патриотом. Я 45 лет говорил на русском языке, уже три года я делаю всё, чтобы не просто всегда говорить на украинском, а думать на нём. Я жалею, что пришел к этому так поздно».

Когда Сергей ночует с кем-то в одном помещении, ему говорят, что он кричит во сне: «Воздух!» Так он кричал в Драмтеатре каждый раз, когда начинались обстрелы, чтобы люди легли на пол. Он признается, что не бывает и дня, когда бы он не вспоминал трагедию в Драмтеатре, особенно девочку, которую ему пришлось перешагнуть. Когда он говорит об этом, нам приходится взять паузу — Сергей плачет. Я спрашиваю его о возвращении в Мариуполь, Сергей не задумываясь отвечает, что первым вернется, когда город освободят:

«У меня нет другой цели в жизни, кроме как вернуться домой. Пусть у меня не будет там жилья, пусть всё придется восстанавливать — это мой дом. Только я хочу, чтобы здание Драмтеатра перестало быть театром, там должен быть мемориал всем погибшим. Невозможно играть спектакли на костях».