«Лежал в лесу, смотрел на деревья и думал: ну всё, до свидания»

— Расскажи, где ты сейчас находишься и как давно? 

— Я здесь без пары дней пять месяцев. Это закрытый лагерь, в Украине открытых нет. В целом здесь нормально. По сравнению с другими лагерями, о которых я знаю, тут приятнее: есть природа, деревья. Есть небольшая площадка, где можно погулять, поиграть в футбол или баскетбол. Условия, в общем, неплохие.

— Этот лагерь как тюрьма? Ты не можешь выходить?

— Это вообще никак не связано с тюрьмой — здесь почти полная свобода, по крайней мере в плане передвижения в пределах территории. Можно ходить, где хочешь. Распорядка дня, как такового, нет, кроме времени завтрака, обеда и ужина. В целом условия очень комфортные, а отношение — человеческое, как внутри коллектива, так и со стороны персонала.

Комнаты здесь тоже довольно удобные. Насколько я знаю, в каждой может жить до четырех человек, но в большинстве случаев живут по двое. Если есть возможность, можно обустроиться. 

У меня, например, в комнате есть ковер. Не знаю, кто его сюда занес, как-то намутил, но в итоге у меня теперь ковер почти на всю комнату. Так что я могу делать зарядку, заниматься йогой. 

— Кто еще живет в этом лагере вместе с тобой? Много ли там россиян? 

— Россиян здесь примерно половина. Некоторые попадают сюда через миграционные службы — приходят обновить документы, а оказывается, что срок их легального пребывания уже истек. Бывали случаи, когда люди сами приходили в ТЦК (аналог военкомата. — Прим. ред.) и просили взять их в армию. Им отвечали: «Мы бы с удовольствием», — но когда выяснялось, что они россияне и находятся в Украине нелегально, то их уже сюда отправляли.

— Есть ли люди, которые в такой же ситуации, как ты?

— Да, есть один мужчина. Но у него вроде какая-то странная ситуация. Не знаю, как он будет из нее выбираться.

— Как ты попал в Легион «Свобода России»?

— Как война началась, с первого дня у меня было желание это сделать. Был очень высокий накал эмоций, всем вокруг говорил, что надо за Украину воевать. Потом потихоньку начал привыкать, много путешествовал, работал. Часто ездил в свой родной город Сочи.

— Как выглядит процесс подачи заявки? 

— У Легиона есть официальный бот в телеграме. Первый контакт происходит там, потом уже другие средства связи. Ничего им объяснять не нужно было, просто заполнить анкету, как на любой другой работе. Они потом все тщательно проверяют. Это занимает от полугода до года. 

— Расскажи про Легион, что ты там делал?

— Сразу скажу, было много тренировок, уровень очень высокий.

Тренировки как в спортивном зале?

— Нет [смеется], тренировки военные. Это целый комплекс. Изучение тактики, врага. Плюс в Украине куча разного оружия со всего мира, надо всем этим уметь пользоваться. Физическая подготовка, конечно, тоже есть. 

— Какая у тебя была должность? 

— Я был пулеметчиком, потому что особо некому было больше. Плюс они смотрят на рост, чтобы большой был, а я как раз высокий. Я, естественно, сначала вообще не понимал, что пулеметчик делает. Но сейчас уже знаю, что это очень сложно, много груза на тебе, это тяжелая работа. У меня теперь на всю жизнь к пулеметчикам респект.

— И, получается, ты просто берешь этот пулемет и стреляешь по людям?

— Если ты в подразделении, которое держит линию фронта, то в основном пулеметы стоят стационарно. То есть там русские накатываются, а ты просто по ним стреляешь. В итоге ты, скорее всего, устанешь их убивать, потому они очень часто накатываются.

А есть второй вариант, это когда ты скорее штурмовик, разведчик. То есть ты еще и много ходишь с этим пулеметом, постоянно куда-то или откуда-то идешь. Поэтому тяжело. 

— А ты себя русским не считаешь? 

— Ну, этнически я полностью армянин. Во мне вообще нет ничего другого, кроме армянского. Мои предки из-за геноцида бежали, переплыли море и оказались в Сочи. 

А россиянином… Ну, после того как ты в Украине воевал за Украину и против России… В своей голове я точно не россиянин. 

— Ты переживаешь за какие-то последствия для себя со стороны России, например, что тебя будут преследовать по уголовной статье или лишат гражданства? Или скорее считаешь эти варианты закономерным следствием твоего собственного выбора? 

— Второе. Перед тем как всё это затевать я, конечно, понимал, что может случиться всякое. Но у меня не было другого пути. Я чувствовал, что должен поступить именно так, даже если придется чем-то жертвовать.

Когда собираешься на войну, особенно на такую — жесткую, — ты осознаешь все риски. Каждый, кто приехал из России воевать за Украину, не просто жил здесь, а именно приехал осознанно, — это отчаянные люди. Все понимали, что есть вероятность погибнуть, и были к этому готовы. Так что чего уж остерегаться?

Я выжил. У меня было серьезное ранение, артерию и вену в паху пробило. Обычно с таким ранением люди просто вытекают, потому что в большинстве случаев у медика не хватает либо времени, либо знаний, чтобы такое ранение как-то обезвредить. Но мне тупо повезло. Я лежал в лесу, смотрел на деревья и думал: ну всё, до свидания. 

Медик говорит, что, возможно, осколок закрыл дыру. 

— Вот тебя ранили, и ты лежишь, смотришь на деревья. Ты что-то чувствуешь в этот момент?

— У меня психика вообще очень стойкая, как я считаю. И когда всё это происходило, меня больше волновало, что с моим побратимом, который рядом со мной был. Меня волновало, что там с ним. А когда почувствовал, что кровь идет по ляжке, меня это, естественно, встревожило, потому что я понимал, что это откуда-то из паха. Значит, скорее всего, конец. Но больно не было, нет, я этого не помню.

Вообще, боевой выход — очень адреналиновая штука. Я думаю, что ты, видимо, физиологически особо не можешь что-то почувствовать.

Я всё время был в сознании. [Вспомнились] тренировки, это уже мышечная память. Я начал накладывать себе турникет, но сделал это плохо. Силы полностью меня покинули — возможно, из-за потери крови, а возможно, и психологически.

Я даже кричать не мог. Сказал командиру: «Давай зови медика».

Потом я просто лежал, смотрел на деревья и думал… о жизни, наверное. Про «Апостола» вспоминал, был такой парень у нас в Легионе, мы дружили. Он погиб во время операции. Про него всегда шутили с другом: мол, кто-то из нас его ещё встретит. Я не верю, если что, в загробный мир, я атеист. Это просто шутка была… 

— В Легионе служат россияне. Приходилось ли тебе на фронте пересекаться с украинскими военными? 

— Конечно, постоянно. Отношения с ними отличные. Всем бойцам, которые видят, что ты воюешь за Украину, неважно, россиянин ты или кто-то еще. 

— Как ты планируешь разрешать свою легальную ситуацию, что будешь делать?

— Я пришел к выводу, что нужно мне заниматься нетворкингом. Я это не люблю, больше нравится заниматься творчеством, путешествовать. Но тут понял, что мне нужно постоянно общаться с людьми, писать в организации и так далее. Буду надеяться, что найдется человек, у которого будут и возможность, и желание мне помочь.