Почему КПСС не запретили, а КГБ не распустили? 

«Дело КПСС» 1991–1992 годов

Поражение ГКЧП в августе 1991 года стало смертельным приговором для власти КПСС. Коммунистическая партия в целом поддержала путчистов, и поэтому 23 августа 1991 года президент России Борис Ельцин подписал указ «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР». Кроме того, 25 августа он подписал указ «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР», наложивший запрет на операции с партийной собственностью. 

Казалось, за этими мерами должны были последовать новые, полностью демонтирующие коммунистическую диктатуру. Диссидент Владимир Буковский, один из сторонников так называемого «процесса против КПСС», утверждал, что осенью 1991 года страна имела возможность провести что-то вроде Нюрнбергского процесса для оценки всей истории коммунистического режима. Кажется, осень 1991 года была единственным и уникальным моментом для подобных действий. Для того чтобы лучше понять контекст тогдашних событий, следует посмотреть интервью Буковского с тогдашним главой КГБ Вадимом Бакатиным в Центральном здании КГБ. 

Однако, по признанию самого Буковского, по существу процесс демонтажа диктатуры постепенно замедлялся. 

Что-то, впрочем, было сделано: так, 18 октября 1991 года был принят закон «О реабилитации жертв политических репрессий», который осуждал советский политический режим и массовые репрессии. Этот закон обозначил 7 ноября 1917 года как точку отсчета советских репрессий, что вызвало негодование у части политической элиты. 6 ноября 1991 года указом президента РСФСР было осуждено действие структур КПСС и КП РСФСР, прекращена их деятельность. В тексте указа давались вполне однозначные оценки советской власти: «Деятельность этих структур носила явный антинародный, антиконституционный характер, была прямо связана с разжиганием среди народов страны религиозной, социальной и национальной розни, посягательством на основополагающие, признанные всем международным сообществом права и свободы человека и гражданина».

Коммунистическая партия оспорила Указ президента на прекращение своей деятельности, ссылаясь на нарушение прав на свободу объединений и требуя признания своей роли в истории России. Партия подала заявление в Конституционный суд, требуя от него проверки законности указов президента. В свою очередь, президент не собирался сдавать позиции и выдвинул свои аргументы в пользу решения о запрете КПСС. Юридическая борьба, начавшаяся в ноябре 1991 года, привела к затяжным судебным разбирательствам, известным как «Дело КПСС в Конституционном суде». 

17 июня 1992 года Борис Ельцин выступил перед Конгрессом США, подчеркнув, что действия Коммунистической партии были переданы на рассмотрение Конституционного суда Российской Федерации. Ельцин выражал уверенность в справедливом вердикте. Однако ожидаемые результаты, такие как четкое юридическое осуждение действий КПСС и привлечение виновных к ответственности, не были достигнуты. 

Конституционный суд России вынес свое решение 30 ноября 1992 года. Из Постановления суда следует, что «в стране в течение длительного времени господствовал режим неограниченной опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров». Несмотря на такие оценки, дальнейшего развития процесса над коммунистической партией не последовало. Суд оставил в силе решение о роспуске руководящих структур КПСС и КП РСФСР, но допустил восстановление местных партийных организаций. На основании решения КС вскоре, уже в феврале 1993 года, была воссоздана КПРФ. Впоследствии ряд судей, в том числе Гадис Гаджиев, отмечали, что такое компромиссное решение Конституционного суда было принято по политическим причинам. Фактически суд вынес общее моральное осуждение деятельности КПСС, сформулированное в крайне общих словах и не нацеленное на продолжение процесса люстрации и декоммунизации. 

включая Тамбовское восстание (1920–1921), события в Кронштадте (март 1921 года), репрессии против духовенства и верующих в 1920-е годы. Кроме того, отдельными указами была произведена реабилитация народов, подвергшихся систематическим преследованиям в СССР, в том числе поволжских немцев, финнов, калмыков и якутов. С одной стороны, осуждение этих действий демонстрировало стремление дистанцироваться от тоталитарного прошлого и придать юридическую оценку преступлениям, которые нарушали права и свободы граждан. С другой стороны, данные законодательные акты касались частных случаев и не содержали комплексного осмысления советских репрессий и советского политического режима.

Законность СССР — вопрос политический

Еще при императоре Александре II в Российской империи сложилась судебная система, считавшаяся в то время одной из самых передовых в мире. Вершиной этой судебной системы был Правительствующий сенат — фактически Верховный Суд России. Он продолжил свою деятельность после Февральской революции, оставаясь одним из основных государственных институтов. 

После того как большевики захватили Зимний дворец и арестовали Временное правительство, Правительствующий сенат остался единственной работающей структурой верховной власти. 23 ноября (6 декабря) 1917 года сенат квалифицировал Октябрьскую революцию как «мятеж против законной власти Временного правительства» и вынес решение о непризнании законной силы за распоряжениями советской власти до того момента, пока не будет созвано Учредительное собрание. Вскоре сенат был закрыт большевиками, а вся российская правовая система, включая суды, была уничтожена Декретом № 1 «О суде» от 22 ноября 1917 года и последующими постановлениями советской власти. 

Соответственно, 

Вопрос о противозаконности и преступном характере Октябрьского переворота периодически поднимался в политических дебатах 1990-х годов, особенно в контексте обсуждения законов о реабилитации жертв репрессий и при попытках осудить деятельность КПСС. Неслучайно, что «Закон о реабилитации жертв политических репрессий» (1991) охватывал весь советский период, начиная с 7 ноября 1917 года. По замыслу создателей закона, именно эта дата символизирует начало государственного террора, который продолжался на протяжении десятилетий, затронув миллионы граждан. Кроме того, в своем особом мнении по «Делу КПСС» судья Конституционного суда Анатолий Кононов писал, что «с момента незаконного захвата власти в октябре 1917 года организация, переименованная впоследствии в КПСС, становится государственной партией, единолично удерживающей в своих руках рычаги государственной власти».

Однако до полного запрета коммунистической партии не дошло как в 1991 году, так и позднее. Деятельность компартии была приостановлена лишь в октябре 1993 года, но возобновлена спустя несколько недель, поскольку КПРФ не приняла активного участия в вооруженной борьбе вокруг Белого дома. Впоследствии, в 1996–1998 годах, когда конфликт КПРФ и президента Ельцина вновь обострился, президентская сторона прорабатывала вопрос запрета компартии. О подобной инициативе упоминает в своих мемуарах «Я закрыл КПСС» Евгений Савостьянов, замглавы Администрации президента. По его словам, в 1998 году он предлагал Генеральной прокуратуре оценить законность роспуска Учредительного собрания в 1918 году и на основании результатов проверки запретить компартию. Эта инициатива не была поддержана Ельциным, а Савостьянов вскоре был отправлен в отставку.

Практика осуждения советских репрессий в целом продолжалась в первые два срока Путина и во время президентства Медведева. В 2008 году Государственная Дума приняла Заявление «Памяти жертв голода 30-х годов на территории СССР» от 2 апреля 2008 года № 262-5 ГД. Депутаты Государственной Думы решительно осудили режим, «пренебрегший жизнью людей ради достижения экономических и политических целей». Они также заявили о неприемлемости «любых попыток возрождения в государствах, ранее входивших в состав Союза ССР, тоталитарных режимов, которые пренебрегают правами и жизнью своих граждан». 

Впрочем, параллельно этим оценкам высказывались и другие — вроде сожаления Путина о распаде СССР как о «крупнейшей геополитической катастрофе».

Так, в июне 2015 года Генеральная прокуратура сообщила, что передача Крыма от РСФСР к УССР была совершена с нарушением Конституции РСФСР и потому была незаконной. Правда, столь избирательное применение права в истории было вскоре использовано против государства. Уже 2 июля 2015 года российский оппозиционный активист Виталий Шпиталев обратился в Генеральную прокуратуру с запросом «проверить законность создания РСФСР в 1918 году и СССР в 1922 году с учетом насильственного роспуска Всероссийского Учредительного собрания, провозгласившего создание Российской Демократической Федеративной Республики». 

Этот запрос был частью продолжающегося стремления привлечь внимание к проблемам легитимности советского режима и его оснований. 7 июля 2015 года Шпиталев провел одиночный пикет на Красной площади и был задержан полицией. Впоследствии он получил официальный ответ, в котором говорилось, что «решение этих вопросов не входит в компетенцию Генеральной прокуратуры Российской Федерации». Ранее Генеральная прокуратура вынесла решение по одному «историческому вопросу» (о незаконности передачи Крыма от РСФСР к Украинской ССР), но уклонилась от вынесения вердикта по другому — о легитимности самого создания РСФСР и СССР.

Вопрос о законности создания СССР вновь всплыл в декабре 2019 года в связи с решением Конституционного суда России по вопросу конституционности отдельных положений закона «О реабилитации жертв политических репрессий» и московского закона «Об обеспечении права жителей Москвы на жилые помещения» после жалоб граждан А. Л. Мейснера, Е. С. Михайловой и Е. Б. Шашевой. В своем особом мнении, приложенном к решению, судья Конституционного суда Константин Арановский заявил, что «Российская Федерация не продолжает закон государства, когда-то созданного незаконно, что обязывает ее учитывать последствия его деятельности, включая политические репрессии».

Публикация особого мнения вызвала бурные общественные дебаты. Конституционный суд быстро разъяснил, что особые мнения не являются частью судебных решений. Глава Комитета Совета Федерации по конституционному законодательству и государственному строительству Андрей Клишас отметил, что мнение Арановского не имеет юридической силы и является лишь дополнительной аргументацией, не разделяемой другими судьями. Лидер КПРФ Геннадий Зюганов выразил возмущение словами Арановского и потребовал его отставки. Даже Владимир Жириновский, часто критически относившийся к советской истории, не согласился с Арановским, призывая к полной преемственности всей российской истории и акту исторического примирения. Лишь немногие публичные фигуры, включая председателя совета, члена правления «Международного Мемориала» Олега Орлова, поддержали позицию Арановского. 

Отметим, что Арановский впоследствии уклонился от участия в заседаниях КС РФ по «обнулению» сроков Путина в 2020 году и по аннексии территорий Украины в 2022 году, после чего вышел в отставку. Его заявление в отношении советского режима в каком-то смысле было последним такого рода. Уже с 2020 года публичные государственные фигуры избегали осуждения репрессивных практик Советского Союза, тогда как спецслужбы, напротив, расширяли свое медийное представительство и реабилитировали ранее табуированные фигуры. Достаточно вспомнить, например, установку памятника Феликсу Дзержинскому рядом со штаб-квартирой СВР в 2023 году. Дзержинский, создатель советской репрессивной машины и один из авторов политики государственного террора, до сих пор считается в ФСБ и СВР «отцом-основателем».

Итог: замах на рубль, удар на копейку

Попытки осудить советский режим в 1990-е годы оказались половинчатыми. 

Не были проведены полноценные судебные процессы для привлечения к ответственности высших руководителей КПСС, не состоялась люстрация сотрудников органов безопасности, и не было организовано всестороннее публичное расследование репрессий. 

В результате многие из ответственных за преступления остались безнаказанными, что привело к сохранению их влияния в новой политической системе. Эти упущения стали одной из причин отсутствия доверия к новым институтам власти и препятствием для формирования демократического общества. Официального публичного расследования этих преступлений государство не провело, переложив эту задачу на общественные организации и отдельных активистов. Компенсация пострадавшим ограничивалась индивидуальной реабилитацией, тогда как более широкие меры по реституции и компенсации были недостаточными. 

Люстрация сотрудников органов безопасности, которая могла бы предотвратить повторение злоупотреблений, так и не была проведена. В этом состояло существенное отличие политики России 90-х от практики стран Восточной Европы. В Чехии, например, с 1991 года бывшим сотрудникам коммунистических спецслужб запретили занимать государственные должности. В Польше с 1997 года госслужащие обязаны были декларировать сотрудничество с органами безопасности, а сокрытие приводило к отстранению от должности. В Германии после объединения проводилась проверка на сотрудничество со Штази, что приводило к увольнению или запрету на работу в государственных структурах. 

В итоге отсутствие всесторонней правовой оценки и юридической ответственности за преступления советского режима стало одной из главных причин, по которой демократические реформы 1990-х годов не привели к устойчивому демократическому развитию страны.