«Мы пока еще не видели пропагандистского кино из Якутии. Скорее всего, увидим» 

— Когда появилась идея создать фильм «Якутия — между мирами»? Что стало отправной точкой? 

— Сыграли роль два параллельных процесса. Я долгое время работал в редакции «Искусства кино» и начал относиться к кинематографу скорее как к форме общественной рефлексии. Меня окружали такие мастера, как Елена Стишова, Антон Долин, Зара Абдуллаева, для которых кино — часть социального процесса. Я перенял это отношение, начал по-другому смотреть на якутский кинематограф и понял, что он гораздо больше, чем мне казался, и уже вернулся к нему с этим настроем. После того как мы издали номер журнала, посвященный якутскому кино, я подумал, что нужно попробовать зафиксировать этот промежуток. Проект поддержали Максим Муссель и Антон Долин. На этих практически благотворительных началах, а также с помощью моих друзей мне удалось отправиться в путешествие и начать снимать фильм. Я хотел разобраться в якутском кино с точки зрения общественного и культурного явления, но в процессе понял, что это, в общем, история про меня, и решил заодно более интимно связать себя как персонажа и себя как автора в контексте якутского кино. С одной стороны, чтобы немного оживить картину, а с другой — чтобы отрефлексировать свой опыт с помощью кино. 

— И в сборнике, и в фильме есть мысль о том, что обычно исследование феномена якутского кино — во многом взгляд извне. Можно ли сказать, что вы, наоборот, попытались разобраться в нем изнутри? И как вам кажется, получилось ли это?

— Так или иначе, мой взгляд имеет надстройку, и это мое образование. Я учился в Петербурге, в СПбГИКиТ, на факультете режиссуры. Сама методика определения национальных киношкол, регионализация — это имперский взгляд, с этим ничего не поделаешь. 

Но я прислушался к внутреннему голосу и решил, что в фильме будут только люди, которые знают якутское кино изнутри. Внутреннее осмысление в якутском кино велось все эти годы, но не в поле кинокритики, а в поле философии и антропологии. 

а также соединить их со зрителями и с читателями. Кажется, что отчасти получилось. Я говорю «отчасти», потому что это предел, который возможен для меня как для человека, очень плохо говорящего на якутском языке. Для большинства моих героев русский не бытовой язык, они не пользуются им ежедневно. Так что между мирами оказался не только фильм, но и я. 

— Мне кажется, уже сложился некий штамп, что якутское кино — равно что-то интересное и самобытное. Зрители хотят его смотреть, кураторы и критики ждут его на фестивалях. Якутские фильмы, собственно, продолжают побеждать: на недавно прошедшем в Геленджике фестивале «Маяк» главный приз взял фильм «Кончится лето» Владимира Мункуева и Максима Арбугаева. Мы знаем, что предыдущий фильм Мункуева взял Гран-при на фестивале в Карловых Варах и победил на ныне не существующем «Кинотавре», но до сих пор лежит на полке и не вышел в прокат, фильм Максима Арбугаева, снятый вместе с его сестрой Евгенией, был в коротком списке «Оскара». Бывает сложно воспринимать якутское кино как часть российского кинематографического процесса, но при этом оно как будто сейчас только и двигает этот процесс. 

— На якутском кино действительно есть некий гиперфокус, и, может быть, это общий тренд на азиатскую линию российского культурного кода. Он проявляется не только в якутском кино. Такая тенденция есть, например, в музыке: появляется много групп как экзотизированно, так и аутентично этнических. 

А возможно, россияне на фоне общего стресса решили вспомнить о себе, вспомнить о том, что это сложная глобальная нация, а Якутия — часть культуры. С другой стороны, есть и намеренный момент экзотизации. Всегда легко достать якутское кино и трясти им для своих целей. Политики всегда так делают. Главный вопрос в другом: куда двинется якутское кино в этом процессе. Предугадать сложно, но, скорее всего, золотые времена откровенности, хотя бы социальной, закончатся, и мы всё чаще будем видеть фэнтези или что-то магическое.

— А вообще, изменилось ли восприятие якутских кинематографистов с появлением большого внимания? Раньше они снимали кино для себя, про себя, без оглядки на бюджеты — условно за две недели за три копейки, а как развивается ситуация сейчас? 

— Вспоминаются времена, когда я был еще подростком и все вокруг носились и снимали низкобюджетные хорроры и комедии. Конечно, у людей не было ощущения, что это что-то уникальное, никто не понимал, что в этом заключается некий феномен. Они просто шли смотреть на себя в кадре, но глобального понимания того, что это очень необычное явление, не было. 

Восприятие себя как значимых представителей индустрии кино появилось чуть раньше, чем признание российскими критиками и режиссерами. Первые исследователи якутского кино были из Канады, первая книга вышла в Южной Корее, первая большая ретроспектива состоялась в Германии, на Берлинском кинофестивале. Кстати, совсем скоро пройдет и первая ретроспектива якутского кино в Париже — с 6 по 8 декабря. 

Иностранные исследователи, якутские сподвижники и люди, которые занимались продвижением, кураторы, сразу нацелились на Запад и на эти связи, которые образовались в конце 1990-х и начале 2000-х с Канадой, Норвегией, Данией. 

Якутским режиссерам стало легче дышать, когда они получили этот фидбек, начали понимать, куда им двигаться дальше. Когда возник медийный бум и пришел термин «сахавуд», который использовали в русскоязычных медиа, якутские кинематографисты начали ценить себя. 

В Якутии сейчас финализируется ощущение того, насколько это большое культурное явление. И не факт, что оно будет существовать вечно. Начинает формироваться профессиональное образование, а это уже другой подход, переход в стадию индустрии от стадии некоего хаоса, в котором всё это существовало. Сейчас уже, конечно, всё существует как автономная киноиндустрия внутри другой киноиндустрии, российской. 

— Вы упомянули, что изначально интерес возник за пределами России. Но любопытно вот что: в мире якутское кино воспринимается как часть российского или как отдельный процесс?

— Это такой tricky question, зависит от того, какие исследования читать и в каком контексте рассматривать якутское кино. С одной стороны, оно исследуется в рамках кино коренных народов, с другой стороны — это кинематограф постсоветского пространства, с третьей — азиатский. Он существует в этих трех линиях. 

Некоторые исследователи из других стран накладывают свою оптику и сильно отделяют якутское кино от внутренних российских контекстов. Будто это некая магическая Азия на севере России, со своим азиатским коренным миром. Но нельзя забывать, что это всё равно постсоветский мир. Сейчас в эту сторону начинает смещаться фокус, потому что невозможно рассматривать якутское кино в отрыве от российского контекста.

— Интересно еще понять, куда может двинуться якутское кино и есть ли уже некое влияние на процесс со стороны столицы. Пришли ли новые источники финансирования — возможно, со стороны больших продюсеров или онлайн-платформ, которые видят такие алмазы и хотят их заполучить в свой алмазный фонд? 

— Хорошая аллегория. В этом процессе есть вещи, которые происходят органично, и есть те, которые происходят форсированно. Например, интеграция с большим российским кинобизнесом происходит органично, потому что иначе быть не может. Это крупнейший рынок и единое языковое культурное поле. Всё-таки у жителя Якутска и жителя Москвы всё еще очень много общего, гораздо больше, чем у жителя Якутска и жителя Нью-Йорка. 

Этот процесс может привести к смещению контекстов и к появлению новых персонажей. Например, фильм Вовы Мункуева и Максима Арбугаева «Кончится лето», о котором мы говорим, — это совместное производство с московским продакшеном. Впервые внутри картины появляются ключевые персонажи-славяне, которые на протяжении всего фильма говорят на русском языке. Для якутского кино это непривычный момент, и он пришел вместе со столичными независимыми продюсерами, которые не имеют истории с цензурой или давлением. И это позитивная практика. 

Негативная сторона у появления государственного и регионального финансирования тоже есть. Правительство республики, которое долгое время не участвовало в финансировании якутского кино, сейчас становится основным медиамагнатом на рынке и распределяет внутренние субсидии. Якутские фильмы также начинают получать деньги от Минкультуры РФ и даже что-то от ИРИ (Института развития интернета, госфонда, финансирующего в том числе производство контента для стримингов. — Прим. ред.). Это приводит к некоторым ограничениям. 

Сложно сказать, каким будет итог. Думаю, что уже сформировавшиеся режиссеры останутся на своей линии, может быть, не такой откровенной, как было раньше. Но в советские времена использование иносказаний подарило зрителям большое число шедевров. С другой стороны, мы пока еще не видели откровенно пропагандистского кино из Якутии. Конечно, скорее всего, увидим. Вот тогда, по этому первому фильму, мы и поймем, какое направление выбрало якутское кино. 

— После начала войны голливудские студии отказались сотрудничать с российским прокатом, фильмы хоть и появляются, но нелегально. При этом российского контента явно не хватает, чтобы закрыть все потребности аудитории. Появился ли на этом фоне больший спрос на якутское кино со стороны российских кинотеатров? Условно говоря, раньше брали только отдельные яркие проекты, а теперь готовы брать вообще всё. 

— К сожалению, нет. Нужно понимать, что якутское кино всё еще зарабатывает только в Якутии и всё еще экономически нацелено только на внутренний рынок. Попытки выйти на российский рынок существуют, но все они инициируются в основном из Якутии. Якутские режиссеры сами выходят на контакт с дистрибьюторами и, если не получают фидбэк по поводу проката, сами напрямую договариваются с кинотеатрами. Например, сейчас фильм «Триумф» Михаила Лукачевского, который очень успешно прокатывают в Якутии, выходит на нескольких российских экранах. По прямой договоренности с кинотеатрами. 

Удивительно, насколько российский прокат инертен в этом плане. Им легче закупать контент в Казахстане. Но мы видим, что российская интеллигенция и государство обращают на якутское кино повышенное внимание. Возможно, есть проблема в коммуникации между якутскими продюсерами и российскими дистрибьюторами. Всё-таки они разговаривают на разных языках, не могут договориться по условиям и принципам взаимодействия. Думаю, 

А пока якутский кинематограф популярен в онлайн-кинотеатрах и на ютубе. Например, фильм Татьяны Эверстовой «Его дочь» имеет сотни тысяч просмотров. В комментариях я вижу специфический фидбэк от российских зрителей, которые пишут: «Боже мой, родные якуты, мы вместе со времен Советского Союза». Но это возрастная аудитория, а хотелось бы посмотреть на молодых зрителей и услышать их отзывы. 

Вообще, важно отметить, что «видимость» азиатов в российском кино существует, люди ходят на корейский кинематограф, молодежь привыкла к азиатским лицам, базовый расизм сходит на нет. Надо просто кому-то рискнуть и начать выпускать блокбастеры в кино.

Всем бы, наверное, хотелось, чтобы какой-нибудь большой якутский фильм сам вышел в кинотеатрах, сам заработал миллиард, и потом дальше можно будет вместе работать. Но так не бывает. При этом опыт проката у российских дистрибьюторов существует — например, фильмы «Пугало» и «Айта». Они собрали, кстати, немало денег. 

— Какие мысли, темы, сюжеты, герои сейчас наиболее актуальны для якутских кинематографистов? 

— Ключевым персонажем, видимо, на долгое время вперед стал ребенок. «Там, где танцуют стерхи», «Карина», «Тимир» — ключевые хиты последнего полугодия, и в каждом из них в центре внимания дети. Это не всегда ностальгические истории, это и сюжеты о ребенке в тяжелых ситуациях. 

Кроме того, в якутском кино сейчас есть тенденция на спортивные байопики периода Советского Союза. Они нацелены на большие сборы в якутском прокате, потому что это кино про национальных героев. А еще нас ждет два больших фэнтези-фильма. «Легенды вечных снегов» Алексея Романова — истерн с фэнтези-мотивами. «Хаар Кынат» Марианны Сиэгэн — фэнтези на тему происхождения народа саха. Картина снималась пять лет. Это будет исторический пеплум, который снимался в нескольких странах. 

— Российское кино сейчас тоже сфокусировалось на фэнтези, фантастике, сказках. Но это потому, что ни о чем другом особо рассказывать нельзя. Но вряд ли в Якутии это связано с теми же процессами? 

— В Якутии это национальные коды. Народ саха волнуют вопросы прошлого. Тот же «Хаар Кынат» — это попытка исторической реконструкции одного из мифов о происхождении. Это сложная сфера якутской истории, окруженная большим количеством мистификаций, потому что документов почти не сохранилось. А в России другая тенденция — эскапизм. На фоне стресса все государства так делают. Например, в США в такие периоды выходило много ромкомов и мюзиклов. 

— Есть ли у якутских режиссеров потребность высказываться о том, что происходит последние два года? 

— К сожалению, эта тема не может быть в фокусе внимания ни якутских, ни российских кинематографистов, живущих в стране. Но, думаю, мы увидим отношение кинематографистов и их мысли по этому поводу через год-два в образе неких общих символов, переходящих из фильма в фильм. 

Вопросы ПТСР, через который проходят военные, вопросы бытового насилия, которое проявляется на этом фоне, будут исследоваться и внутри российского кино. Но пока нет даже ни одной заявки внутри российского кино, либо я о них не знаю. В ближайшие годы мы вряд ли увидим что-то конкретное, на это и надеяться не стоит. Хотя наши коллеги, которые уехали за рубеж, что-то снимают, но это не якутские режиссеры. 

При этом критический кинематограф развивается внутри республики, особенно в сфере документального кино, просто режиссеры говорят на другие темы. Недавно вышли исследования о зонах подтопления, о ядерных испытаниях творческой группы Oyduo. Девчонки снимают документальные фильмы, выкладывают на ютубе и набирают кучу просмотров. Эти картины вызывают огромную дискуссию внутри республики. Вопросы экологии также и на повестке художественного кино, они существуют давно. Я думаю, эта тема продолжится, несмотря на попытки сокращения поля дискуссии. 

— Режиссер Алексей Романов, один из основателей студии «Сахафильм», в вашей книге говорит о том, что существует опасение, что якутское кино может со временем «растерять свою самобытность» и стать несколько «безликим». Справедливы ли такие опасения?

— Я думаю, да. Это всегда может произойти с кем угодно. Но, думаю, народ саха достаточно умен, чтобы прожить любые тяжелые времена и сохранить эту новую для себя культурную форму, особенно учитывая историческую память и опыт взаимодействия с разными госсистемами. Кино — это очень плотное сообщество, и я думаю, что люди внутри найдут способ, как выстроить диалог с государством. Сейчас по-другому никак. 

Хоть я и покинул Россию несколько лет назад, я четко понимаю, как люди существуют изнутри. Любые попытки интерпретировать их действия для них опасны. Я готов к любому исходу и приму любой исход, потому что сейчас трудные времена. Одно хорошо, что мы живем в век технологий, и стереть историю не получится. 

— Как вам кажется, в чем миссия якутского кино?

Я думаю, миссия якутского кино в том, чтобы показать миру существование народа саха. Иначе было бы сложнее. Если ты не существуешь в медийном поле, то ты, к сожалению, не слышим, ты набор цифр в Википедии с графиком снижения населения. 

А когда ты энергичный, разножанровый, порой, к сожалению, намеренно экзотизированный, то ты существуешь, и твое существование уже сложнее отрицать. Я думаю, это и было изначальной миссией якутского кино — создать народ саха на экране. А сейчас его миссия — помочь этому народу пережить происходящее и показать всему миру, что разнообразие — это единственный возможный способ существования.