«Он по-любому фильм снимет про нас в Голливуде» 

Текст был впервые опубликован на сайте издания «Ветер». «Новая газета Европа» с разрешения коллег публикует материал целиком.

Утро. Сижу у окна производственного цеха и смотрю на макушки деревьев, прикрывающих собой крышу местной школы за забором. Из классов верхних этажей видно наш лагерь. Смотрят ли школьники в нашу сторону, задумываются ли и представляют, как здесь все устроено и кто здесь находится? Я смотрю на школу и вырисовываю в своем воображение ее коридоры и классы. Вижу бегающих малышей, репетирующих танцы девчат. Чувствую запах выпечки в столовой и слышу звук пишущего на доске мела. Когда-то моя бабушка говорила мне о том, что в дальнейшем я буду с теплом в сердце восстанавливать в своей памяти эти впечатления и с неистовым желанием буду хотеть вернуться. Она как всегда была права. Я вспоминаю, ностальгирую. Хочу вернуться. Но сейчас я делаю глоток крепкого растворимого кофе и напеваю песню Шевчука:

Вот сижу я у окна,
Ох, смотрю я на дорогу,
Ох, молюсь тихонько Богу,
Но когда придет она.

И увидеть бы оттуда
Долгожданную тебя,
Только это, это чудо
Мне поможет, верю я.

Начинается новый рабочий день на промзоне. Сегодня предстоит кроить рабочий костюм «Орион». Мимо меня в черной робе с полосками проходит Пол Уилан. Мы обмениваемся приветствиями. Я делюсь с ним кофе и конфетой «Яшкинская картошка». Пол совершенно не горит желанием идти на свой рабочий участок. Его утомляет эта работа, ему скучно и неинтересно. Мы делимся друг с другом негодованием и тоской. Порой взаимопонимание и возможность выговориться, выругаться и посмеяться бодрят лучше, чем самый крепкий кофе. Что ж, пора работать…

Собираемся идти на обед в столовую.

— Сань, что там дают?

— Макароны с сосиской и свекольник.

— Макароны как всегда?

— Не-е, сегодня пойдет, но вот сосиски так себе.

Выдвигаемся к очереди, растянувшейся от места раздачи до крыльца столовой.

— Для чего мы узнаем, какой обед, если в любом случае пойдем на него?

— Может быть, таким образом мы просто пытаемся убедить себя, что у нас все еще остается выбор?

Пол выходит из штаба с сияющей улыбкой и скорее подзывает к себе меня и Мариана. Чуть волнуясь и подбирая слова на русском, он сообщает нам одним из первых, что его вызвали сотрудники колонии и в срочном порядке потребовали написать прошение о помиловании.

— Это обмен! — воскликнул я, зная, что помилование является начальной процедурой данного процесса.

— Yes, — кивая, отвечает Пол, скрещивая пальцы.

На протяжении всего 2024 года ему давали понять, что работа по его возвращению домой активно ведется, но порой возникают непредвиденные преграды. Уже в феврале Пол знал о том, что планируется большой обмен, что в этом процессе задействовано больше двух стран и что на свободе окажутся, вероятнее всего, не только иностранные граждане. Но все же до последнего не верилось. Уже с 23 июня, находясь в маленьком мордовском лагере строгого режима, мы были в предвкушении поистине исторического события современной эпохи.

Вечером вместе с Марианом и Полом пили зеленый чай с шоколадкой. Прощались, так как были уверены, что Пола могут вызвать на этап в любой момент, и мы просто не успеем увидеться. Рассуждаем о возможном сценарии грядущих событий, о маршруте следования и предположительных списках на обмен, сколько продержат в Москве, с кем встретится и чем сразу займется, добравшись до дома. Пол словно в тумане. Освобождение раньше назначенного срока — это всегда особенно радостное и волнующие событие, вызывающее эйфорию скорого возвращения. Когда ребята из Таджикистана видят Пола в нашем бараке, предлагают ему поужинать с ними, угоститься чаем или кофе, узнают, как дела, обмениваются с ним короткими фразами на таджикском, смеются. У него снова спрашивают: когда домой? Пол заученно отвечает: «Скоро». И хитро улыбается, ведь они еще не знают, насколько это на самом деле близкое событие.

В лагере отключили таксофоны «Родной связи». Сотрудники ничего толком не объясняют, лишь намекают на технические неисправности. Мужики матерятся, нервничают: «Пригожина больше никто не ждет, зачем отключать-то?»

На утренней зарядке Пол говорит, что в ближайшее дни его должны увезти в Москву, а после он улетит домой, но кажется, что он и сам до последнего не верит своим словам. Сильно волнуется, что все может сорваться.

Начинается утренняя проверка. Строй по пять человек. Нас считают по карточкам, называют фамилии. В штаб заходят несколько сотрудников управления ФСИН по Мордовии. Все оборачиваются и начинают перешептываться о возможных причинах столь раннего визита. На крыльцо штаба выходит один из дежурных сотрудников.

— Уилан! — кричит он на весь плац.

Все отряды с интересом замерли. Пол оборачивается.

— Собирай вещи на этап!

Кажется, это были самые приятные слова из уст сотрудника, которые Пол прождал около 7 лет заключения в России. Фактически, утром 27 июля ему сообщили об освобождении из ИК-17, где он пробыл с 2020 года.

Пол стремительным шагом направился в свой барак отряда № 1. Через пару минут он вышел на плац уже в майке, а не рубашке с биркой, тем самым сообщив всем нам, что правила внутреннего распорядка на него уже не распространяются. Пол позвал своего друга — молодого парнишку из Дагестана, — чтобы тот помог собрать ему необходимые вещи и заодно принять в наследство нажитое им содержимое баулов и пищевых коробок. Проверка закончена. Мы все отправились на промзону. Пола Уилона вывезли из колонии через пару часов. В ИК-17 осталось еще два гражданина США и несколько российских политзаключенных.

Я проснулся от громкого шума, пролетающего над бараками. Окна были открыты, поэтому сквозь сон уже было слышно приближение этого звука. На часах около 5 утра. Проснулся не я один, многие уже были на ногах и смотрели в окна. Кажется, уже тогда все поняли, что движется в небе, но никто еще не мог поверить. Война пролетела над лагерем. Два шумных беспилотника, скрывшиеся за горизонтом ранним утром, стали поводом для множества споров и рассуждений на утренней зарядке:

— Какова дальность, почему так низко, откуда летели, куда, как уничтожаются, — всё это начало вызывать неподдельный интерес, потому что оказалось уже не в телевизоре, а над нашими головами, в тысяче километрах от фронта.

В вечерних новостях мы узнали, что в Нижегородской области были сбиты два беспилотника, никто уже не сомневался, что это были именно они. По громкоговорителю слышен мужской голос, информирующий заключенных о возможности начать жизнь с чистого листа, защищать родину и стать героем. Согласно новому законодательству, осужденные могут получить помилование, достойные выплаты и многочисленные льготы. «Победа будет за нами», — торжественно раздается из динамиков.

Над штабом развеваются триколоры и красные флаги. Словно из старого граммофона, на всю мощность начинают играть советские военные песни. Я смотрю на багровый закат, скрывающийся за облаками, сквозь щели которых солнце просвечивается яркими лучами вдали. Мне не верится, что я всё это вижу и слышу, мне не верится, что я здесь нахожусь.

Утром стало известно о том, что наконец-таки включили «Родную связь». Все звонят домой, успокаивают родственников: «Все нормально. Да я не знаю, говорят, что техническая неисправность». Я тоже звоню родным. Мама сообщает мне, что из лагерей начали вывозить политзаключенных, и поэтому особенно переживала. Пропали Олег Орлов, Лилия Ченышева, Ксения Федина, Саша Скочиленко, а в лагере, где находится Кевин Лик, тоже отключили связь. Я слышу эти имена и улыбаюсь. Неужели Пол не ошибся, и вместе с ним на свободу отправятся российские политзаключенные? Я рассказал о том, что нас покинул Пол, и он не потерялся, а отправился на обмен. Мама всё поняла. Обрадовалась, но в то же время с некой долей сожаления, что я не потерялся вместе со всеми.

Мама продолжает держать меня в курсе новостей. Многих политзаключенных этапируют в Москву, в том числе Илью Яшина и Кара-Мурзу. Лукашенко помиловал приговоренного к расстрелу немца Рико Кригера. Все уже говорят о возможном обмене, но всё же до конца никто не верит.

Вспоминаю апрель 2021 года. Я возвращаюсь в камеру ШИЗО после участия в видеоконференции с Верховным судом РФ в Москве. Рассмотрение наших кассационных заявлений длилось несколько часов. Адвокаты, как правило, озвучивали пламенные аргументированные речи, в очередной раз стараясь раскрыть абсурд уголовного дела. Фигуранты, включая меня, были немногословны. Невозмутимые судьи оставили приговор без изменений. Последняя надежда, за которую можно было держаться, исчезла. Тупик продолжительностью 16 лет.

Обычное утро четверга. Зарядка, проверка, промзона, обед…

Все расписано. Так было вчера, так будет завтра. Так происходит уже несколько лет. Машины, работающие в нескончаемо повторяющемся режиме, имеют свойство неизбежного изнашивания. Так и человек, подверженный ежедневной монотонности, в дальнейшем теряет стимул, устает, ломается. <…>

Мы узнали о состоявшемся обмене из новостей по «Рен-тв». Кадры, где президент встречает выходивших из самолета ГРУшников, хакеров, агентов и их детей, повторялись снова и снова. Десять человек, герои и патриоты, «вернувшиеся домой», — вещают с экрана. Происходящее считается политической победой президентов Беларуси и России. У телезрителей остается много вопросов: «А Красиков кого убил-то?» «И чё их всех на одного Пола поменяли?» В дальнейшем на телеэкранах начала появляться информация о покинувших российские тюрьмы иностранцах, агентах, предателях и изменниках Родины, но никто так и не мог понять, в каких количествах произошел обмен. Поползли слухи и предположения. Вечер, мама по таксофону зачитывает мне список из 16 освобожденных политзаключенных и иностранных граждан.

В лагере ни у кого не укладывается в голове, почему Германии и США отдали россиян, да еще в таком большом количестве. Неужели и на самом деле политзаключенные? На проверке ко мне подходит один мужичок с искренне удивленным вопросом: «Илья, неужели времена диссидентов вернулись?»

В сознании большинства россиян, в том числе находившихся в неволе, начали существовать современные политзаключенные. Ранее мы воспринимались окружающими, скорее всего, как самозванцы, уголовники, пытавшиеся выделиться самооправдывающей оберткой. Но состоявшийся обмен стал тем событием, которое демонстративно подтвердило, что в стране есть люди, находившиеся в заключении из-за своих убеждений и политических действий, и их далеко не 16 человек, их уже тысячи по всей карте российских лагерей. История повторяется. Надежда не умирает.

В последующие дни все с нетерпением ждали, когда на экране покажут Пола, того самого иностранца, живущего когда-то в соседнем бараке, а в дальнейшем летящего в самолете через океан к себе домой. У телеэкрана собрался почти что весь отряд. Программа «60 минут». Эван Гершкович и Пол Уилан выходят из самолета. Пол жмет руку действующему президенту США Джозефу Байдену и обнимается с Камалой Харрис. Они о чем-то разговаривают и смеются. Перед телевизором кто-то шутит: «Это что получается, мы тут все через одно рукопожатие с президентом Америки знакомы?»

Все смеются. Посыпались комментарии: «Ох, уж теперь Пол и расскажет про нашу семнашку», «Да он по-любому фильм там снимет про нас в Голливуде, шпионы и уголовники».

В это время на экране Пол обнимает свою супругу. Он вернулся домой. Многие почувствовали себя частью большой истории. Пол много писал, подмечал, исследовал, кто знает, может быть, чья-то история действительно всплывет где-нибудь на просторах Netflix.

Лагерь пережил новые впечатления, вновь став частью мировых новостей. Пару дней кипели горячие обсуждения и споры, вызванные данным событием. Молодой дагестанец угощает нас оставленными Полом леденцами Halls. Всё возвращается к прежнему режимному графику и скуке. Одни события рано или поздно затмеваются ожиданием других. Лето подходит к концу. Один из моих приятелей, встретив меня у окна цеха с кружкой крепкого растворимого кофе, задал вопрос: «Ты разве не ощущаешь, что корабль скрылся за горизонтом?»

«Я стараюсь думать о том, что там, за горизонтом, помнят, что мы все еще здесь», — отвечаю я.

Этим утром школа за лагерными стенами пустует. У детей каникулы. У нас же начинается новый день. Утро, проверка, промзона, обед…