«Перемены неизбежны» 

«Давайте поговорим о текущих событиях, — пишет Кагарлицкий, — Мне кажется, что, несмотря на все различия, процессы, происходящие в России и в Израиле схожи. Мы знаем, что действующее правительство нуждается в войне, продолжающейся как можно дольше, поскольку это условие политического выживания нынешней власти. Над премьером Нетаньяху висит угроза политического преследования. Окончание войны будет одновременно и концом нынешней правящей коалиции, и, по большому счету, началом серьезных политических изменений, которых как раз действующая власть не может допустить. В итоге легче начать новую войну — теперь в Ливане, — чем закончить старую. Консервативная политика превратилась в политику войны. В России ситуация во многом схожа. Как ни парадоксально, уже не важно, чем закончатся военные действия. Обстоятельства за три года сложились так, что любое завершение т. н. СВО означает начало масштабных политических изменений в нашем государстве. Кстати, подозреваю, что это относится и к Украине. Так или иначе, но консервативная фракция в руководстве страны сейчас имеет только одну цель: сохранять текущее положение дел как можно дольше. И можно сказать, что единственный смысл продолжение спецоперации состоит уже не в победе над Украиной, а именно в бесконечно долгом (желательно на несколько десятилетий) продолжении спецоперации. Еще в начале военного кризиса прокремлевские политологи говорили, что России нужно лет десять войны (что тождественно с десятилетием стабильности, о котором мечтал Столыпин).

Беда в том, что так не бывает. И не будет. В наше время даже бесконечное воспроизведение одной и той же ситуации на самом деле ситуацию изменяет, создавая новые проблемы. Опросы общественного мнения показывают, что настроения меняются: люди устали. Однако гораздо больше устала сама власть и “устала” экономика. “Держаться” на таких позициях можно долго, но развиваться нельзя. Нет никакой перспективы, даже для элиты. А потому в структурах власти неминуемо формируется “партия мира”.

Парадокс в том, что и условная “партия войны” не может оставить всё, как есть. Ей надо набирать обороты, чтобы на каждом витке конфронтации удерживать контроль над процессом. Посмотрите на бюджет России. Если мы предполагаем, что это бюджет государства, которое ведет полномасштабную войну, то бюджет очень даже умеренный. Но если это бюджет государства, где царит мир и процветание, и только где-то на западной окраине нужно проводить спецоперацию, то бюджет катастрофический. Под такой бюджет, с одной стороны, надо проводить всеобщую мобилизацию, с другой, бюджет слишком “мирный”. Иными словами, поддерживая статус-кво, система накапливает противоречия, рискуя в них запутаться.

То, что условная “партия мира” вынуждена будет в конечном итоге восторжествовать и взять ситуацию под контроль, у меня нет никаких сомнений. Вопрос только в том, сколько времени для этого понадобится, сколько людей еще погибнет и пострадает с обеих сторон прежде, чем начнут искать всерьез мирное решение. Но главное не это, а то, что мирное решение неминуемо предполагает радикальные политические изменения, которые наступят не после него, а вместе с ним. Сложившаяся конфигурация власти не оставит иных возможностей.

Разумеется, либеральная общественность, “разумная бюрократия” и большая часть общества солидарны в желании вернуть старые добрые времена, когда не было ни ковида, ни спецоперации, ни войны в Израиле, в секторе Газа и Ливане. Верните нам 2019 год! Увы, при очевидности подобного консенсуса сделать такое не получится. Ни в России, ни в Украине, ни в Израиле, ни в Западной Европе, ни в США. Все политические и даже социальные конфигурации изменились. К тому же глобальная экономика находится в таком же тупике, что и политика. Неолиберальный проект исчерпал себя еще в 2008–2010-х гг. Однако часть западных элит с середины 2010-х гг. по сути делает то же самое, что сейчас на уровне военно-политическом делают в Израиле и в России: они стараются любой ценой сохранить и воспроизвести систему, которая уже не работает. Подобные усилия обходятся с каждым витком процесса всё дороже, требуют всё больше ресурсов, и опять же накапливают нерешаемые проблемы и противоречия.

Успехи крайне правых в Европе и Америке, кстати, объясняются тем же: это силы, выступающие за сохранение системы с антисистемных идеологических позиций. В каком-то смысле это последний политический ресурс консерватизма, но ресурс крайне опасный в употреблении. Итак, перемены неизбежны. Мы можем ошибаться в сроках и темпах, но наша главная беда не в этом, а в том, что за годы ожидания мы утрачиваем способность и привычку к действиям. Время сейчас благоприятно для левых, но соответствуют ли сами левые потребностям времени? И не случится ли так, что в тот самый момент, когда перед нами откроются широкие возможности, мы будем растерянными и беспомощными?

В истории России уже неоднократно случалось так, что свобода обрушивалась на общество неожиданно, как стихийное бедствие. Естественно сказанное мной выше относится не только к левым: мы настолько привыкли быть беспомощными жертвами или озлобленными критиками, что любая иная роль может оказаться неорганичной и непонятной.

Придется переучиваться. И первый шаг сейчас — покончить с той культурой пессимизма, что торжествовала на протяжении долгих лет среди людей, считавших себя носителями передовых демократических ценностей (как в левом, так и в либеральном понимании). Пессимизм и фаталистическое смирение несовместимы с ответственностью. С готовностью быть не только зрителями, но и участниками, творцами общественных процессов. Но тут остается лишь процитировать “Гамлета”: “Готовность — это всё”»