Путин и Недействительный

Констатация очевидного

Понятно, никакие это не выборы. Но важное символическое действо, призванное показать нерушимое единство широких народных масс с руководящей и направляющей силой. По закону Козьмы Пруткова: «При виде исправной амуниции сколь презренны все конституции».

Задача шоу — продемонстрировать исправность амуниции. В этом смысле процедура сродни параду или смотру. Плац зачистить, траву покрасить, отщепенцев нейтрализовать. Григорий Мельконьянц, самый опытный организатор наблюдения за электоральными чудотворцами, уже полгода как сидит; Алексей Навальный убит.

На этом фоне вопрос об участии приобретает канонический привкус средневековья: языческий обряд следует праведно бойкотировать («блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе…») или же использовать для разоблачения богомерзости их вероучения.

Констатация неочевидного

Бойкотировать проще: естественная человеческая реакция. На это и расчет. Соблазну бойкота по молодости лет поддавались почти все противники путинизма от Бориса Немцова до Алексея Навального — чтобы на личном опыте убедиться в его функциональной бесполезности. В итоге Немцов всё же пошел на выборы в Ярославской области, выиграл, стал самым ярким депутатом и был убит. Навальный успешно выступил на выборах мэра Москвы в 2013 году, завоевал статус второго по значимости столичного политика, пережил попытку отравления, чудом выбрался и был уничтожен другим, еще более варварским способом. Последние десять лет он упорно призывал передовую общественность использовать электоральную процедуру для борьбы с вертикальной мафией. Прежде по схеме «умного голосования», ныне «за любого, кроме Путина». 

В январе по сходной траектории двинулся Борис Надеждин, и тоже удачно — если не касаться неизбежного давления сверху и обвинений в продажности снизу. Надеждину хватило трех недель, чтобы показать, что Россия всё-таки не совсем плац, — и не будет ему за это прощения ни от тех, ни от этих. Хотя вроде бы ясно: выбери он вариант бойкота, жрецам вертикального культа жилось бы спокойнее. Электоральных кейсов Бориса Вишневского, Юлии Галяминой, Алексея Горинова, Владимира Рыжкова, Льва Шлосберга, Ильи Яшина и многих других соучастников не касаемся по недостатку места.

— Ну и чего все они добились? — через губу интересуется передовая общественность. С таким видом, будто бойкотом она добилась чего-то несравненно большего.

Мифология явки

Любая мифология, в том числе интеллигентски-либеральная, сильнее рационального знания. Людям удобно думать, что власть страшно озабочена явкой, и потому своим неучастием в совете нечестивых они рубят тоталитаризм под корень — не слезая с дивана.

Эмпирика говорит, что это не так. Но какое дело мифу до эмпирики? Со времен Чурова режим, ничуть не стесняясь, повторяет: да, ритуал; да, обряд; да, весьма дорогостоящая бюрократическая процедура… «Путин всегда прав» — не забыли еще лозунг этого председателя ЦИК? Да, цинизм зашкаливает, ну и что? Глубинный народ привык, ему нравится. Он силу уважает! А вам, умникам, лучше бы сидеть дома и не путаться под ногами у марширующих масс: целее будете. Что же до явки, то черт с ней и с вами: в Дагестане, Татарстане и Башкортостане доберем/нарисуем.

Катакомбные борцы с режимом упорно считают этот ритуал выборами и требуют, чтобы они были честными. Хотя вроде бы понятно, что варварские смотры-парады-обряды в принципе не бывают «честными» или «нечестными». Они могут быть сильными или слабыми, убедительными или провальными, вдохновляющими или так себе.

На президентских «выборах» 2018 года (при полном понимании существенной доли фальсификата) максимальный процент за Путина был натянут в «электоральных султанатах». Там же, естественно, и максимум явки. Для простоты ограничимся пятью регионами-рекордсменами; можно было бы взять десять — смысл тот же. В среднем по стране показатель явки составил 67,4% , показатель поддержки Путина — 76,7% от числа голосовавших. Или, если считать по стандартам плебисцита, 51,7% от списочного состава избирателей.

На скептически настроенных территориях (главным образом Сибирь и Дальний Восток, но не только — рядом с ними много депрессивных или, наоборот, «слишком продвинутых» регионов Центральной России и Урала) формальная поддержка Путина на 25% ниже, чем в «султанатах», хотя всё равно высока. Понятно, она тоже включает некоторую долю приписок, но их масштаб в разы скромнее. Что-то помешало жуликам развернуться во всю мощь в этих землях. Назовем это «что-то» социокультурным сопротивлением среды.

Именно оно в свое время не позволило «Единой России» уничтожить Сергея Фургала на выборах в Хабаровском крае и вынудило Кремль пойти на затратное в финансовом и имиджевом плане его уголовное изъятие. Социокультурное сопротивление — категория историческая, а не партийная; оно определяет не результат выборов, а атмосферу, в которой они проходят. В частности, меру готовности/неготовности к фальсификациям. Путинский режим стремится это сопротивление продавить и превратить электоральную Москву, Новосибирск и Дальний Восток в Чечню или Тыву — как было в СССР, где все земли одинаково рисовали 99,9%. Бойкот выборов со стороны передовой общественности (она как раз обитает в регионах с высоким уровнем сопротивления) в этом немало Путину помогает.

Хабаровская история — коль скоро речь о явке — была такова. В первом туре губернаторских выборов 2018 года край показал невысокую активность в 36,1% (голосовать пришли 354 тысячи человек). Между главными соискателями бюллетени разделились поровну: 35,6% (126 тысяч) у действующего губернатора Шпорта, 35,8% (126,7 тысячи) у его главного оппонента Фургала.

Равенство взбодрило злых на местную власть хабаровчан, и во втором туре явка подскочила до 47,5% (468 тысяч человек). Практически весь прирост (114 тысяч) достался Фургалу. Плюс большая часть тех, кто в первом туре голосовал за третьего, четвертого, пятого кандидата, которые не прошли в финал. В итоге ко второму туру губернатор Шпорт остался с практически неизменным объемом зависимого электората (было 126 тысяч, стала 131 тысяча; прирост до 5 тысяч голосов). 

В основном за счет неожиданной явки критически настроенных избирателей. И никакой фальсификат не смог эту волну остановить — ибо он по умолчанию уже был пущен в дело в составе первичных 126 тысяч сторонников губернатора.

Специальные социологические опросы не раз показывали, что люди, склонные бойкотировать выборы (если бы они всё же решились прийти на участки), примерно в ¾ случаев голосовали бы против. Власть это прекрасно понимает, поэтому охотно поддерживает и подогревает их нежелание участвовать в электоральных ритуалах. Частный случай Хабаровского края показывает, насколько она права.

Итак, еще раз. В первом туре (низкая явка) губернатор Шпорт выступил на равных с Фургалом. Во втором туре (114 тысяч игнорантов пробудились, явка поднялась на 11–12 процентных пунктов) он пережил настоящую катастрофу. Списочный состав избирателей края на тот момент был 981 тысяча человек. Шпорт и в первом, и во втором туре смог вывести на парад не более 13% от списка. Это слабый результат. Но его бы хватило для победы, если бы явка в первом туре составила менее 250 тысяч человек (25,5%). В этом случае он со своими 126 тысячами «зависимого электората» получил бы 50,4% от числа голосующих (126 тысяч из 250 ) и остался губернатором.

Политтехнологи Шпорта в 2018 году не сумели решить ключевую для всех скептически настроенных регионов задачу, которая на профессиональном сленге называется «сушка явки». В итоге Кремлю и «Единой России» пришлось на глазах у всего света выковыривать Фургала из честно завоеванного им губернаторского кресла и пересаживать в тюрьму. Они бы чувствовали себя гораздо комфортнее, если бы Шпорт и его команда грамотно засушили явку до уровня 20–25% и удержали кресло за «Единой Россией» чисто электоральными методами. Именно так во время тяжелых голосований действовала команда Юрия Лужкова, которая контролировала примерно 2,5 млн «зависимого электората» (включая фальсификат) из списочного состава в 7,5 млн московских избирателей.

При явке в Москве порядка 35% (2,6 млн) и гарантированном приходе 2–2,5 млн зависимых избирателей (часть из которых виртуальные) власть получает убедительную победу с результатом около 75% от числа голосовавших. При низкой явке и вбросы требуются совсем небольшие, скорее для страховки. Вот если бы голосовать пришли 5 млн москвичей (67%), то организаторам ритуала пришлось бы туго. Хотя — это тоже надо осознавать — система бы не рухнула. Но вид имела бы не такой победный.

Это азбука, без которой не стоит даже пытаться понять правила электорального обряда: в скептических регионах вертикаль легко жертвует явкой ради главной цели. Чисто рациональный подход, основанный на опыте.

На президентские выборы 2018 года в Москве пришли 4,4 млн избирателей (60%, на 7,4 процентного пункта меньше, чем в среднем по стране). Из них 3,1 млн (70,8%, на 5,9 процентного пункта меньше среднего по стране) высказались за Путина. Разумеется, включая «зависимый электорат» вместе с фальсификатом — в Москве, впрочем, довольно скромным. Если считать по правилам плебисцита, от списочного состава избирателей Москва отдала Путину 42,3% голосов. По этому показателю она относится к группе скептических регионов.

Около 3 млн москвичей с правом голоса (из них предположительно три четверти, т. е. 2,3 млн критически настроенных) предпочли бойкотировать обряд. Если бы пришел хотя бы один миллион из этих трех, явка составила бы примерно 5,4 млн (около 73–75%) и за Путина получилось бы 3,35 млн (62–63%). Да, он всё равно победил бы, но картинка была бы иной, ближе к реальным настроениям москвичей. Столица заняла бы последнее место по поддержке президента, как это уже было в 2012 году. Тогда в Москве он получил 47% от числа голосовавших, или 27,4% от списочного состава столичных избирателей.

У Бориса Надеждина не было шансов победить, не надо обольщаться. Однако был шанс набрать 15–20%, а может, и более, сведя на нет вдохновляющий эффект обряда с завываниями про небывалую сплоченность и всенародную любовь. Поэтому Надеждина и сняли — чтобы не омрачал пейзаж. Вертикали совсем не интересно потом мучиться с ним, как с Навальным, Фургалом или Грудининым. 

Понятно, что с точки зрения либерального канона это совершенно неправильная Россия. Россия, которая «одурела», если пользоваться формулой Юрия Карякина 1993 года, когда случилось немыслимое: партия шута, фигляра, бесстыжего популиста (и весьма прагматичного политика) Жириновского возьми да и займи на выборах первое место с 23%! Характерно, что благонамеренному Карякину даже не пришло в голову, что «одурел», возможно, как раз он, со своими навеянными братьями Толстоевскими представлениями о Народе и Отечестве. А настоящая Россия-матушка, освободившись от пут, напротив, повела себя совершенно естественно и по-своему демократично. Непринужденно, как сказал бы Веничка Ерофеев.

Извините, другой России у меня для вас нет. Зато есть та самая развилка: в очередной раз пройти мимо или всё же заглянуть в этот полный нехитрых загадок сумасшедший дом, который под звон колоколов взасос братается с чумным бараком? Чтобы для начала понять, а потом, возможно, и подлечить. И себя, и соотечественников.

Как видим, региональный скепсис проявляется синхронно в снижении цифр явки и поддержки Путина примерно на 20–25%. Разница особенно наглядна, если сравнивать поддержку в процентах от списочного числа избирателей: около 80% в «султанатах» и около 40% в скептических регионах Сибири и Дальнего Востока. Москва и другие урбанизированные территории тоже вписываются в тренд.

С одной стороны, это признак ограниченности фальсификационного ресурса в регионах данного типа: могли бы натянуть больше — натянули бы. Хотя бы до среднего по стране уровня. Однако не смогли: помешало социокультурное сопротивление среды, включая настроения местных номенклатурщиков, медиа, интернета и тех школьных учительниц, которые считают голоса в УИК.

С другой стороны, невысокая явка в скептических регионах Кремлю весьма на руку: если бы раздраженные избиратели Хабаровского или Приморского края, Москвы, Екатеринбурга, Новосибирска и пр. пришли на участки в большем количестве, итоговый процент за Путина получился бы меньше. 

В электоральных султанатах дело обстоит противоположным образом: чем выше явка, тем горячей формальная поддержка. Естественно: когда массово вбрасываются голоса за Путина, синхронно растет не только процент поддержки, но и число голосов («явка»). Эту закономерность многократно демонстрировали кривые Сергея Шпилькина и любые другие статистические методы. Природу не обманешь.

Важная тонкость в том, что на фоне усталости и сомнений (но пока еще не разочарования!) путинского большинства и предсказуемости результатов власть действительно озабочена возможным снижением явки. И будет стараться ее нагнать, исходя из рационального понимания, что большинство из тех, кто под давлением начальства придет, так или иначе проголосуют «за». А не придут как раз те, кто давлению не склонен уступать.

На самом деле как раз на фоне пассивности лояльного электората у протестного меньшинства появляется редкая возможность прозвучать убедительней. Однако для этого надо как минимум прийти на участок. То есть сломать в себе стереотип и взглянуть на ритуалы путинской России другими глазами.

Что делать? Конкретно 17 марта

Прагматик Навальный призывал голосовать — потому что знал, как работает эта шарманка и чего она боится. Задача проста: опровергнуть сказку о растущей от выборов к выборам поддержке масс. Тем временем в России подросла новая когорта людей, для которых сильным ходом кажется не бойкот обряда, а использование его в качестве площадки для флешмоба. На протяжении 25 лет модно было щеголять игнором («умные люди в балаганах не участвуют!»); сегодня в моду входит прямо противоположное: «умные люди на диванах не отсиживаются!» Бойкот в глазах новой когорты смотрится скорее как признак замшелости и даже трусоватости старых либералов.

Но что взамен? Вариант Навального «за любого, кроме Путина» приемлем (на безрыбье), но и он может быть усилен. Когда «любых» осталось только трое (Даванков, Слуцкий, Харитонов), набрать в сумме более 20% им вряд ли под силу. Значит, для Путина открыта прямая дорога к запланированным 80%. При участии Надеждина квадрига «любых» уверенно набирала бы более 20%; поэтому в упряжке его нет.

Зато в протоколе (но не в бюллетене!) есть малоизвестная и недооцененная фамилия гражданина Недействительного. По сути, это четвертый кандидат из списка «кроме Путина». К сожалению, вокруг него накручено мифов даже больше, чем вокруг явки.

Миф № 1. «Недействительных на самом деле нет, их убрали в 2006 году, нас обманывают с целью повысить явку!» Наивное невежество: в 2006 году убрали графу «против всех» — потому что от выборов к выборам она прирастала опасными темпами. Верно, данная опция раньше в бюллетене была, а теперь ее нет. Однако осталась (еще раз: не в бюллетене, но в итоговом протоколе) графа «недействительные бюллетени», которая вынужденно приняла на себя функцию былой «против всех». То, что она не указана в бюллетене, создает дополнительные трудности: избиратель должен сам о ней вспомнить и предпринять некоторые усилия (поставить галочки в нескольких окошках), чтобы зафиксировать свой протест.

Миф № 2. «Недействительные всё равно не считаются!» Нет, они считаются и наравне с живыми кандидатами входят в число 100%. Например, на президентских выборах 2018 года было насчитано около 790 тысяч недействительных бюллетеней (1,08% от общего числа обнаруженных в ящиках для голосования). Григорий Явлинский тогда набрал 770 тысяч голосов (1,05%) — и проиграл Недействительному, который занял условное пятое место. Если бы недействительных было 3% (2,2 млн), виртуальный гражданин с этой фамилией обогнал бы Ксению Собчак (она набрала 1,7%), занял четвертое место и уменьшил результат Путина еще на два процентных пункта. При 6% недействительных (4,2 млн) он вышел бы на третье место, опередив Жириновского и снизив результат Путина на пять процентных пунктов.

Миф № 3. «Недействительные распределяются среди победителей, поэтому они достанутся Путину». Полная чушь. Среди победителей (при распределении парламентских мандатов) делятся голоса партий, не преодолевших порог в 5% на выборах в Госдуму, — но никак не на президентских выборах. Во-первых, потому что на президентских выборах нет проходного порога и каждый кандидат просто остается со своей цифрой. В-вторых, потому что победитель на президентских выборах один и никаких мандатов он ни с кем не делит.

Миф № 4. «Лучше проявить протест, унеся бюллетень домой, порвав, проглотив или написав на нем что-нибудь резкое, например фамилию Навального». Ошибка. Унесенные или любым другим способом уничтоженные бюллетени как раз не считаются. Они просто изымаются из процесса, и на этом всё. В протоколе УИК делается запись: выдано избирателям (допустим) 1000 бюллетеней; обнаружено в ящиках для голосования (допустим) 999 бюллетеней — один бюллетень кто-то унес или порвал. После чего 999 приравнивается к 100% и от этого числа рассчитываются доли всех кандидатов, включая долю недействительных.

Что касается идеи с вписанием фамилии Навального, то это ошибочное заимствование из американской избирательной практики. Во многих (не во всех) штатах США вписанная в бюллетень фамилия квалифицируется как легальное волеизъявление избирателя и считается наравне с прочими кандидатами. 

Заметки на полях рассматриваются членами комиссий скорее как повод для остроумия. То есть вы, конечно, можете вписать фамилию Навального, но если при этом забудете поставить галочки в окошках для голосования (оставите их открытыми), это будет прямым приглашением для электоральных жуликов поставить плюсик в окошке за Путина и таким образом засчитать ваш протестный голос в его пользу.

Миф № 5. «Недействительные бюллетени легко переложить в стопочку “за Путина” и таким образом повысить его процент». Да, такое возможно. Но «переложить» недействительный бюллетень ничуть не легче, чем бюллетень за любого другого кандидата. Это общий системный риск, который следует рассматривать как издержку технологического процесса. Фальсификационный ресурс не безграничен, в среднем по стране он пока не превышает 15–20 процентных пунктов. В скептических регионах с высокой степенью социокультурного сопротивления (а речь именно о них) он заметно меньше. Это значит, что голосование по схеме Навального имеет коэффициент полезного действия около 80%. Совсем неплохо! От любого протестного голоса (в том числе, например, за Даванкова) электоральная шарманка отрубит в среднем 15–20% — ну и что? Навальный, как человек опытный, прекрасно это осознавал, когда призывал вас голосовать.

Согласно инструкции ЦИК, недействительными бюллетенями считаются те, по которым нельзя однозначно определить результат волеизъявления. То есть в которых стоят любые отметки (крест, галочка, точка, слэш и пр.) в нескольких окошках. Или (теоретически) не стоят ни в одном. На практике второй случай почти не встречается, потому что при подсчете нет ничего проще, чем поставить галочку в оставшееся пустым окошко Путина и таким образом сделать бюллетень а) действительным и б) поданным за кого надо. Когда имеешь дело с режимным ритуалом, надо быть очень внимательным и контролировать эмоции.

Миф № 6. «Тех, кто сделает бюллетень недействительным, возьмут на карандаш и потом накажут». Инфантильная страшилка в советском стиле, когда вера во всезнание КГБ помогала Конторе контролировать население. Тайна голосования защищена законом, и любые претензии по этому поводу легко отбиваются простым отрицанием: я голосовал «как надо», а вам почем знать? Даже если у человека не хватает сил послать начальство с его (полностью незаконным) требованием сфотографировать бюллетень и отчитаться, можно сначала зафиксировать галочку за Путина, потом с легкой душой добавить еще пару отметок и лишь после этого опустить законченный продукт в ящик.

Голосование за гражданина Недействительного имеет ряд неочевидных, но важных преимуществ.

Его не могут лишить регистрации, как Дунцову или Надеждина, — он всегда присутствует в протоколе по умолчанию.

Недействительный вас не обманет, потому что ничего не обещал. Любой другой кандидат так или иначе привирает, изображая программу, которая заведомо не будет выполнена, ибо электоральный обряд не предусматривает смены президента.

Недействительный — чисто протестный кандидат. За него без моральных мук может голосовать сторонник любой идеологической схемы — от левых до правых, от либералов до державников. Его электоральный потенциал шире, чем у любого из живых кандидатов. Вопрос лишь в организации избирательной кампании — иными словами, в напоминании о том, что он СУЩЕСТВУЕТ (хотя и не указан в бюллетене) и всегда готов посодействовать скептически настроенным избирателям.

Наконец, голосуя за Недействительного, гражданин никоим образом не «легитимизирует» процедуру. Напротив, он законным образом демонстрирует свое к ней негативное отношение.

Инструкция по применению

В электоральных султанатах гражданин Недействительный имеет минимальные результаты. Естественно: на фоне тотальных приписок за одного всем прочим, включая Недействительного, остается процентный мизер. Кстати, это лишнее подтверждение тому, что при отсутствии социокультурного сопротивления фальсификаторы всегда идут самым лобовым и примитивным путем. Ввалить ночью (вписать в протокол) гору бюллетеней с галочками за Путина значительно проще, чем днем у всех на глазах перекладывать из стопочки в стопочку, мучиться с организацией каруселей, пересчетов, мобилизацией бюджетников.

В скептических регионах ситуация интересней (табл. 4). Сопротивление среды там выше, статистических признаков массового фальсификата нет, показатель явки понижен — как и показатели поддержки Путина. Тоже ничего нового: критически настроенные люди и регионы склонны выборы игнорировать. Неожиданно другое: эти территории сплоченно демонстрируют самую высокую долю недействительных бюллетеней! Отчасти опять налицо эффект статистики: чем меньше доля Путина, тем выше доля всех остальных. Но тогда мы были бы вправе ожидать более-менее пропорционального роста поддержки всех альтернативных участников. Однако средний результат, например Явлинского, в этих пяти регионах, вместо того чтобы пропорционально превысить среднероссийский показатель (1,05%), наоборот, понизился до 0,86%. То есть дело не столько в механике процентов, сколько в специфике предпочтений. Часть избирателей в скептических регионах специально пришли на участки, чтобы поставить галочки сразу в нескольких окошках и таким образом выразить свое отношение ко всему колхозу сразу. Вот такой у них скверный характер… При этом не следует забывать, что 38,4% тамошних избирателей обряд проигнорировали, и примерно у ¾ из них (30% от списочного состава) характер тоже наверняка был не сахар. Однако не настолько, чтобы прийти на участок и проголосовать.

Идея заключается в том, что данная форма стихийного протеста из личной (на первый взгляд, довольно экзотической) инициативы людей с неуживчивым характером может превратиться в осознанную линию поведения тех, кто не хочет Путина вместе с его войной и не верит в его выборы. Кандидат по фамилии Недействительный предоставляет им возможность продемонстрировать свое неприятие — вполне законно, мирно и безопасно.

Как уже было сказано, в 2018 году недействительных бюллетеней было чуть более 790 тысяч. Притом что сегодня даже самые лестные для Путина соцопросы говорят, что 20% (20–25 млн избирателей) настроены против него и против войны. К счастью для вертикали (и благодаря ее умелому манипулированию интеллигентскими мифами), эти миллионы на «выборы» не ходят. Если в этот раз с целью сделать бюллетень недействительным придет хотя бы 5 млн из потенциальных 25, то при ожидаемой явке около 70–75 млн гражданин Недействительный наберет 7% и с высокой степенью вероятности займет третье место. Если так проголосуют 7 млн, ему гарантировано второе место и ритуал вывернется наизнанку:

Но даже если за Недействительного проголосуют лишь 2–3 млн (около 3%), это станет заметным успехом и напомнит людям, что Навальный (а также Магнитский, Немцов, Политковская…) не забыт. А Горинов, Кара-Мурза, Мельконьянц, Яшин (и еще более тысячи порядочных людей) не зря сидят. Для них это будет приветом с воли. А для миллионов людей по другую сторону колючей проволоки — сигнал, что они что-то из себя представляют. И по меньшей мере не одиноки.

И только бумажные бюллетени

Важный технический момент. Чтобы повысить КПД процедуры, голосовать следует только с помощью бумажного бюллетеня. Электронная версия шарманки хороша тем, что освобождает фальсификаторов даже от теоретической возможности быть схваченными за руку. На сегодня этой системой охвачено 29 регионов с общим числом избирателей до 40 млн. (Кстати, ее вклад в повышение явки и процента поддержки заметно весомей, чем экзистенциальный вопрос прихода/неприхода негодующего меньшинства). Дальше будет хуже. Перепуганные работодатели загонят в электронную сеть перепуганных сотрудников; те, коль скоро уже уступили давлению, не станут даром рисковать и от греха подальше проголосуют за Путина. По-советски истово веруя, что система всё знает, а нам зачем лишний раз подставляться… Знает система или нет, бог весть. Но что дистанционное голосование в принципе не предусматривает возможности сделать бюллетень недействительным, это научный факт. Точнее, испортить виртуальный бюллетень всё-таки можно, но делается это таким замысловатым образом, что даже при большом желании не каждый справится.

Поэтому чем дальше от электронного голосования, тем лучше. Притом что именно к нему вас будут активно склонять на участке — особенно в Москве. Тут придется проявить вежливую строптивость: они не имеют права не выдать избирателю бумажный бюллетень, если он того просит. Мало ли, может, у человека компьютерофобия или он опасается утечки персональных данных. На его избирательных правах эти личные страхи никак не должны отражаться: да здравствует бумага.

И, конечно, следует помнить, что никакие это не выборы, а всего лишь оплаченный властями повод для электорального флешмоба и демонстрации протеста. Можно этим поводом воспользоваться — и посмотреть, что выйдет. А можно гордо пренебречь. Тогда точно не выйдет ничего, кроме чувства глубокого самоудовлетворения.