«Издевался словесно и физически. Показывал, что я здесь главный» 

Двадцатилетних парней в солдатских бушлатах выводят на снег босиком. Они избиты, у них опухшие лица, багровые, в ранах. Нескольких солдат связывают в одну кучу. Кого-то бросают на снежный плац головой вниз. Их бьют дубинками, ногами, руками. Они кричат. Их бьют командиры. Снег быстро становится красным.

Крупным планом камера снимает лица изуродованных юношей. Они корчатся от боли, некоторые в полуобморочном состоянии.

За воротами 36-ого дисциплинарного батальона в поселке Каштак под Читой тоже слышны крики. Что-то треснуло. К светлому небу повалил черный густой дым. Из кузова грузовика на снег прыгают задыхающиеся солдаты.

Им внутрь кинули дымовую шашку.

Командиры начинают избивать лежащих на земле, еще не пришедших в сознание от удушья парней. Командиры прыгают по их спинам и головам.

Что такое дисбат?

Внешне дисциплинарные батальоны похожи на обычные воинские части: КПП, казармы, плац и колючая проволока.

В такие места попадают срочники или контрактники. Оказаться там могут как рядовые, так и сержанты за нарушение воинских обязанностей: оставление воинской части, неуставные отношения, неисполнение приказа. Наказание осужденные могут отбывать от 3-х месяцев до 2-х лет.

Весь личный состав делится на две категории: переменный и постоянный. Переменный состав — это осужденные, а постоянный — охрана. И там и там — солдаты-одногодки.

В батальоне действует строгий режим, прописанный в «Положении о дисциплинарной воинской части». Все осужденные, попавшие в дисбат, лишаются званий и становятся рядовыми. Сама часть, согласно Положению, должна жить строго по уставу. В ней должен действовать строгий распорядок дня: подъем в 6 утра, два часа на заучивание устава, два часа строевой подготовки, два часа бега, физупражнений и огневая подготовка с макетами оружия. После обеда всё повторяется. По части солдаты должны передвигаться только строем.

Помимо этого, осужденные привлекаются к хозяйственным работам в части. Также командир части может отправить солдат в «‎рабочку» — подработку за пределами батальона. Часто осужденные под конвоем ездят на разгрузку угля и цемента.

Но правила в дисциплинарных батальонах соблюдаются не всегда.

«‎Комбат говорил нам изо дня в день, что мы зачаты мягким членом на холодном бетоне»

Фёдор Уразов родился в Новосибирске. Ему было 20 лет, когда он начал проходить срочную службу в танковой дивизии воинской части №12652. Фёдор служил в звании сержанта и в должности заместителя командира взвода. Как-то на службе подрался с солдатами-сверстниками, детьми офицеров. По его словам, из 20 человек наказание понесли только трое. Фёдор был в их числе.

За ту драку в 2002 году он попал в 36-й отдельный дисциплинарный батальон поселка Каштак в Чите. Фёдор говорит, что избежать наказания было можно, «‎полковник попросил взятку», но он не дал. В дисциплинарном батальоне мужчина отсидел полтора года, затем вернулся в свою воинскую часть, где и окончил службу.

— С возвышенности на плацу комбат говорил нам изо дня в день, что мы зачаты мягким членом на холодном бетоне, а когда наш папа имел нашу маму в подъезде, то должен был кончить на батарею, чтобы мы прикипели к ней навсегда, — вспоминает Уразов. — Потом добавлял, что если бы здесь были наши матери, сестры и дочери, то он бы, не задумываясь, их изнасиловал. Он был военнослужащим, давал присягу государству, и эти слова мы слышали от него каждый день. Также были рукоприкладства, многих избивали на гауптвахте за малейшие проступки.

Восемнадцатилетний солдат Игорь Катюшин (имя изменено по его просьбе. — Прим. ред.), попавший в Читинский дисбат по призыву из города Ангарска Иркутской области, служил в роте охраны, которая состояла из трехсот человек. С заключенными охране контактировать не разрешалось. За общение с ними наказывали. «Нам внушали, что они не люди», — говорит мужчина.

Взаимоотношения в дисциплинарном батальоне выстраивались по правилам тюрьмы. Правила зоны и устава дисбата смешались друг с другом.

Евгений Розанов в 19 лет попал по призыву в воинскую часть №13206, расположенную в городе Гусиноозерске Республики Бурятия. Во время службы ему дали отпуск. Он «‎загулял» и приехал в часть через десять дней после положенного срока. Евгений получил статью за самовольное оставление части, и его в начале зимы 2003 года на полгода отправили в Каштак.

По словам Розанова, в дисбате тогда находилось две роты осужденных: в первой роте были «‎слабые» солдаты, во второй — «‎сильные». Помимо этого, осужденные делились на касты. Главная состояла из дагестанцев, тувинцев и чеченцев. Их авторитет был выше из-за срока. Они сидели за дедовщину, по уголовным статьям. Нижней кастой были «опущенные» — так на зоне называют заключенных, насильственно или добровольно вступивших в половую связь с мужчиной. Евгений попал к русским, в среднюю по статусу касту. По его словам, там сидели «‎самые простые и неагрессивные ребята».

Бывший охранник Игорь Катюшин вспоминает, что с каждой роты опущенных «‎было примерно по человек шесть». Ими становились морально и физически слабые люди. Они попадали в дисбат, потому что убегали из своих воинских частей. Чаще всего убегали из-за насилия со стороны солдат или офицеров. «Таких бегунов отлавливали и отправляли в дисбат. За опущенными в дисбате следили», — говорит он.

— Тут вообще часто пытались вскрываться. Доводили не только мы, солдаты, охранявшие заключенных, но и дагестанцы. Помню, еще до бунта мы пошли на проверку в казарму. Под кроватью нашли тувинца. Он был рабом одного дагестанца. Стирал портянки и мял пятки своему хозяину, — говорит бывший охранник.

Игорь вспоминает о другом «опущенном» заключенном. Когда этот осужденный пошел в курилку, то его подкараулил один из товарищей. Он затащил мужчину в подвал и заставил сделать минет. Так его и «опустили».

Опрошенные «Новой-Европа» заключенные и охранники считают, что администрация поддерживала подобный строй: офицерам заключенные давали взятки продуктами и деньгами, взамен они разрешали осужденным жить так, как они хотят. В частности, очевидцы считают, что в конце 90-х подобный строй поддерживали комбаты Орловский и Микиладзе (имена комбатов участники тех событий не помнят. — Прим. ред.), которым было выгодно брать взятки с осужденных.

Иван Зырянов родом из Улан-Удэ. Он попал в армию в 19 лет. Служил в Тульской области в 106 дивизии ВДВ. По словам Зырянова, во время службы его отправили в отпуск «за какие-то заслуги перед Родиной». За какие — не помнит. На гражданке парень подрался, и ему дали год в дисциплинарном батальоне по статье № 213. В дисбат он попал в начале декабря 2003 года. Говорит, что до сих пор в памяти казармы с незаправленными кроватями, на которых лежат осужденные. Они играют в карты, курят и кидают в центральный проход бычки. Все заключенные в гражданской одежде.

Зырянов подтверждает, что осужденные издевались чаще всего над опущенными. Главари среди осужденных заталкивали опущенных в спортивный зал, который находился в подвале дисциплинарного батальона. Они приказывали им лечь на пол и опускали на опущенных тяжелые гири и штанги.

— Еще опущенные мыли туалеты, выполняя работу уборщиков. Не удивлюсь, если ночью их использовали как проституток, — вспоминает он.

«‎‎Устава не будет»

По словам Фёдора Уразова, непосредственно к бунту в Каштаке привели события, которые произошли весной 2003 года.

Мужчина вспоминает, как в марте 2003-го на завтраке один из офицеров заметил, что опущенные едят из отдельной посуды. Их алюминиевые тарелки были помечены крестами внутри, которые, по словам Фёдора, выцарапали сами осужденные.

По словам Уразова, когда командиры заметили тарелки с поцарапанными крестами, они выгнали всех осужденных солдат на улицу, на плац, и заставили бегать до обеда без остановки. Выделять из всех осужденных касту опущенных — считалось первой предпосылкой к несоблюдению устава. Почему администрация внезапно решила озаботиться его соблюдением, Уразов не знает.

После бега на плацу Фёдор и остальные солдаты вернулись на кухню.

Фёдор помнит, что в тот момент все заключенные сели по своим местам, а заместитель командира начал ходить между ними по рядам. Тем, кто не ел из помеченных тарелок, он опрокидывал их содержимое на голову. Потом им же приказали лечь на пол. Офицер прыгал по их спинам.

— Нас вразнобой выдергивали из-за столов и записывали фамилии. Служивые грозились отправить всех на настоящую зону. Такое поведение со стороны командования было перебором. Мы разом встали, перевернули столы и пошли на улицу, — вспоминает мужчина.

На плац вышли около трехсот заключенных солдат. Командир выбежал следом. Он умолял построиться в ряд и слушать его приказы. Фёдор говорит, что комбат держался за сердце. Но осужденные не слушались.

По словам Фёдора, стоя на плацу, один из его товарищей перерезал себе вены. Кровью он написал на трибуне, стоявшей возле ворот на плацу: «Устава не будет». Именно с этого места комбат изо дня в день говорил солдатам, что изнасиловал бы их матерей, сестер и дочерей.

Сотрудники администрации понимали, говорит Фёдор, что может случиться, как на настоящей зоне: от чрезмерно жестокого отношения заключенные взбунтуются.

В тюрьме подобное поведение называют «отречься от устава» или «сломать зону». Это означает, что заключенные перестают жить по условиям администрации или приказам командиров — и устанавливают свои правила.

По словам Фёдора, таких изменений в дисбате боялись все офицеры и охранники. Понимали, что отбывающие наказание солдаты могут поменяться ролями со своими надсмотрщиками.

Так и произошло.

«‎Может быть, они превратились в маньяков или просто сошли с ума»

Заключенный, перерезавший себе вены, выжил. После попытки прилюдного самоубийства офицеры и рота охраны покинули дисбат. Начальство части сменило в нём всех командиров и сержантов. Но теперь законы там диктовали отбывающие наказание солдаты.

Фёдор Уразов вспоминает, что после произошедшего на плацу дисбат превратился в «‎‎черную» зону. Такие зоны считаются более «‎авторитетными» в тюремной среде. Основной особенностью «‎черной» зоны является то, что сидящие в ней сами устанавливают правила, а руководство не вмешивается в жизнь отбывающих наказание. Солдаты, попавшие в дисбат, получили практически полную свободу действий, а администрация в лице командиров могла не заниматься перевоспитанием солдат: не обучать их уставу и вообще снять с себя какие-либо обязательства.

Офицеры жили в отдельном здании, которое было огорожено от заключенных рядами колючей проволоки. Евгений говорит, что командиры после мартовского бунта не заходили к солдатам, и «их вообще никто не видел».

С заключенными взаимодействовала только рота охраны. Отбывающие наказание видели солдат из нее только тогда, когда выезжали на работу разгружать уголь. Под охраной конвоя их провожали до «‎рабочки».

По воспоминаниям Евгения Розанова, которого отправили в Каштак за самовольное оставление части зимой 2003-го, после мартовского бунта выход из дисбата на территорию поселка Каштак начал стоить бутылку пива или пачку сигарет, которую дарили охраннику. 

Через полгода после бунта многих солдат начали выпускать по условно-досрочному освобождению. Правда, Уразов утверждает, что на освобожденных фабриковали дела и отправляли по тюрьмам, чтобы они понесли наказание за неподчинение системе.

Например, знакомому Фёдора вменили изнасилование солдата и дали срок. «Он этого не совершал, но подобных историй было много», — считает мужчина.

Уразову известна судьба еще нескольких сослуживцев. Один из них отсидел 15 лет за убийство, другой — 10 лет, а потом повесился. Как сложилась судьба остальных, Фёдор не знает.

— Я не знаю, где остальные. Может быть, они превратились в маньяков или просто сошли с ума. Мы пришли в армию отдать долг Родине, а попали в ад, — рассуждает он.

«Мы подавали сигнал тревоги, чтобы нас спасли. Думали, убьют»

В декабре 2003 года обстановка в дисбате начала накаляться, вспоминает бывший дисбатовец Евгений Розанов. По батальону пошел слух, что администрация хочет начать устанавливать свои порядки. Вседозволенность заключенных надоела начальству.

Утром 31-го декабря Евгения и остальных вывели на улицу. Сказали, что нужно поехать разгружать уголь, если хотят продолжать жить без устава, то есть по своим правилам. Часть людей уехала. Евгений отказался.

Позже мужчина узнал, что до «рабочки» никто не доехал. Машина с заключенными остановилась сразу за воротами дисбата. Внутрь кузова рота охраны кинула дымовую шашку. Мужчины выбежали на снег. Их начали избивать дубинками.

Игорь Катюшин, служивший в роте охраны, вспоминает, что в декабре 2003 года офицеры сообщили охранникам, что осужденные захотели послабления режима и поэтому затевают бунт.

— 31 декабря в семь часов утра нас собрали по тревоге. Каждому выдали оружие и 10 боевых патронов. Сказали: если осужденные пойдут на запретку, периметр, где стоят часовые, открывать огонь на поражение, — говорит он.

Около 10 часов утра часовые зашли в зону. Офицеры сразу начали стрелять по плацу в воздух. Осужденные падали от страха в снег. Охрана связывала их и била резиновыми дубинками.

В 10 утра заключенный Евгений Розанов находился в санитарной части, где и услышал выстрелы.

— Подумал, что кто-то попытался убежать, и его застрелили. Ошибся. Чуть позже офицеры пришли и за мной, — вспоминает он.

Командиры потащили мужчину на плац к остальным заключенным.

Он увидел оборудованные дисбатовцами баррикады. Евгений вспоминает, что осужденные соорудили их, защищаясь от администрации. Вход в зону закрывали тумбочками и кроватями, а на улице жгли матрасы, чтобы привлечь внимание кого-нибудь из жителей поселка. «Мы подавали сигнал тревоги, чтобы нас спасли. Думали, убьют», — вспоминает он.

На огонь приехали пожарные, но на территорию их не пустили офицеры. Пожар тушила охрана, состоящая из призывников.

Когда пламя было потушено, командиры вернулись на плац. Они собрали заключенных в кучу, связали и начали избивать. На спине у Евгения, по его словам, прыгали командиры.

— Окровавленные, полуголые, мы пролежали на снегу полдня. У кого-то было обморожение ног, у кого-то проломлена голова. Многим на раненой голове бритвой выбривали кресты. Я получил по шее. Мне попали в какой-то нерв. Помню, как тело стянуло, а голову загнуло вверх до такой степени, что я начал задыхаться. Больше ничего не помню, — говорит мужчина.

После удара он потерял сознание и смог восстановить картину происходящего только по рассказам своих товарищей.

Евгению рассказали, что после потери сознания его положили на носилки. Говорили, что он уже не дышал. В какой-то момент командиры заметили, что парень умирает. Его бросили на снег и с силой наступили на грудь. Мужчина выдохнул.

Евгений очнулся на следующий день в госпитале. Как-то, блуждая по палатам, Евгений узнал от медицинского персонала, что у них в отделении лежит еще один пострадавший от командиров. Это был его друг. 

Евгений пошел его навестить. Друг был в сознании и рассказал, что в камеру к нему заходит бог.

— Он сошел с ума. На улицу его не выводили, боялись. Держали в клетке. С Красноярска был парень. Что с ним сейчас, не знаю, — говорит он.

Мужчина вспоминает, что травмы тогда получили все, кроме дисбатовцев, которые работали в этот день в котельной. Узнав о происходящем, они заварили себе изнутри двери электросваркой. Иван Зырянов был одним из таких заключенных. Мужчина пошел работать «‎на кочегарку» сразу после того, как попал в дисбат в начале декабря 2003 года. Говорит, что работа в котельной была тяжелой, но зато позволяла находиться отдельно от остальных осужденных.

31 декабря 2003 года мужчина работал в котельной. После обеда к ним прибежал старший и заорал: «Останавливайте котлы. На зоне бунт. Заваривайте двери». Кочегарка стояла на отшибе. С ее крыльца открывался вид на зону. Иван предполагает, что старший вышел покурить, услышал крики и увидел дым от горящих матрасов.

Заключенные остановили котлы и заварили двери. Они сидели взаперти около трех часов. К вечеру сотрудники дисбата отпилили ее болгарками. Начальник батальона попросил всех рабочих выйти на улицу. Кроме главного, он остался. С ним «‎провели беседу». О чём был их разговор, мужчина не знает, но говорит, что через 10 минут позвали остальных и сказали: «Заводите котлы, парни. Зона вся на коленях».

Иван считает, что ему и другим работника кочегарки повезло. Служивые «оторвались» на остальных парнях.

Последствия

Через неделю после случившегося в дисциплинарный батальон приехала комиссия из Читы. В роту пришел начальник, замполит и командир роты. Ивану Зырянову сказали, что у него хорошее поведение, и освободили по УДО. «Не хотели, чтобы там оставались свидетели», — предполагает мужчина. А всех зачинщиков бунта отправили в ШИЗО, одиночную камеру на гауптвахте.

Охранник Игорь Катюшин утверждает, что офицеры отправляли по УДО почти всех, над кем сами сильно издевались. Понимали: ребята могут покончить с собой в дисбате. Трупы были никому не нужны.

По воспоминаниям Катюшина, на гауптвахту тогда попало около 60 человек. Они сидели в одиночной камере ровно 30 суток. Такая камера была два метра в длину и полтора в ширину. В каждой находилось по 10 человек. Они спали друг на друге, а в туалет ходили под себя. Во время дежурства Катюшин слышал их стоны.

По мнению дисбатовца Зырянова, начальство хотело всё замять, и даже ненадолго закрывало дисбат на карантин.

— До освобождения я видел часть издевательств над ребятами. К сидевшим парням на гауптвахте запускали одного служивого. Он заносил ведро к каждому в одиночку и приказывал спускать в него свои испражнения. Потом из этого ведра обливали поочередно всех зачинщиков, — вспоминает он. — Еще охрана сыпала на пол хлорку и сверху выливала содержимое ведра. Начиналась химическая реакция. Находиться рядом с таким месивом — пытка. Когда в дисциплинарный батальон возвращались облитые мочой заключенные, от них отворачивались даже товарищи. Так их и опустили. Все же должны быть равны, — рассуждает дисбатовец.

После бунта, в начале 2004 года Игорю Катюшину и остальным срочникам дали задачу «‎приравнять» весь дисциплинарный батальон. Например, Катюшин каждый вечер командовал осужденным маршировать под марш Будённого:

Мы — красные кавалеристы,
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ:
О том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные
Мы гордо,
Мы смело в бой идем.
Веди, Будённый, нас смелее в бой!

Помимо этого, офицеры отдавали приказ рассаживать опущенных в столовой вместе с остальными.

Катюшину сразу после бунта дали звание младшего сержанта.

Мужчина вспоминает, как в первые дни в новом звании он шел по рабочим делам мимо столовой и там увидел, как одного парня избивают трое офицеров. Дисбатовец был весь в крови. Его били скамейкой. Офицеры увидели Игоря и приказали прыгнуть на голову лежачему. Игорь был в кирзовых сапогах. Он прыгнул.

— К насилию я пристрастился быстро: издевался над сидельцами словесно и физически. Показывал, что я здесь главный, потому что нормальных разговоров никто не понимал. Если мы, служащие, не справлялись с дисбатовцами, то офицеры в наказание избивали нас, — вспоминает Катюшин.

После дембеля офицер части провожал Игоря до самого поезда. Боялся, что по дороге с ним что-то случится и ему захотят отомстить. Катюшин и сам долго этого боялся.

В 2005 году в дисбат пришел новый командир по фамилии Буряк и внедрил устав в жизнь осужденных. Очевидцы утверждают, что у него «‎получилось искоренить насилие».

«Насилие превращает человека в ничтожество»

Фёдор Уразов не захотел рассказывать «‎Новой-Европа», как сложилась его жизнь после отбывания наказания в дисциплинарном батальоне. Только сообщил, что хотел написать книгу. Говорит, мечтал сказать обществу, как тяжело удерживать в себе зверя, если к тебе относятся по-скотски. Но писать об этом в итоге не стал. «Подумал — грохнут», — заключает мужчина.

Дисбатовец Евгений Розанов работает водителем. После избиений у него часто болит голова.

Несколько лет назад мужчина наткнулся в ютубе на видеозапись со своим избиением. Евгений, разозленный воспоминаниями, пытался придать случившееся огласке и даже писал на передачу «Пусть говорят». Никто не ответил.

— Было бы у нас правовое государство, подал бы в суд на Министерство обороны, — говорит он.

— Где-то читал, что сейчас по дисбатам ездят всякие правозащитники. Думаю, это вранье, — размышляет он.

Сейчас Зырянов работает водителем.

Охраннику Игорю Катюшину после службы предлагали работать в милиции и на зоне. Он отказался.

На данный момент мужчина работает на заводе. Родным и друзьям Игорь о службе в дисбате так ничего и не рассказал. Говорит, что у него до сих пор перед глазами картина окровавленного плаца после бунта и того парня, на голове которого он прыгал.

— Старший лейтенант зачем-то снимал весь бунт на видео. На кассете запечатлены пытки осужденных, избиения. В интернет выложена незначительная часть: всего 25 минут из десяти часов. Я недавно разговаривал с лейтенантом. У него до сих пор хранятся записи. Насилие превращает человека в ничтожество, — заключает мужчина.

«‎Новой-Европа» удалось связаться со старшим лейтенантом, который снял издевательства над осужденными. Его зовут Игорь Маклаков, сейчас он воюет в Украине. Отвечать на вопросы редакции Маклаков отказался.

Совместно с ателье «Знаки препинания»