Комментарий · Политика

Российская «чайная партия» до и во время войны

Почему праволиберальные идеи доминируют в оппозиционном сообществе

Дмитрий Дубровский, историк, специально для «Новой газеты Европа»

Протестующие BLM (Black Lives Matter) и полиция Лос-Анджелеса, США, 21 августа 2020 года. Фото: EPA-EFE/ETIENNE LAURENT

Редакция может не разделять мнение авторов.

Одна из давнишних проблем анти-авторитарной дискуссии в России связана с ее очевидным правым креном. Резкая реакция многих российских публичных интеллектуалов на движения MeToo, BLM и другие западные движения в защиту гражданских прав может быть описана как российская версия «чайной партии».

«Движение чаепития» или «чайная партия» — неформальное сетевое движение либертарианского толка, возникшее в США в 2009 году как реакция на чрезмерно левые — с точки зрения создателей движения — реформы Барака Обамы. Основные ценности движения: ограничение участия государства в экономике и общественной жизни, снижение налогов, госрасходов и бюджетного дефицита.

Чтобы стать настоящей контр-элитой, активной части российского общества было бы полезно провести критическую оценку собственных взглядов. Парадокс в том, что свободные от цензуры и преследований, живущие за пределами страны россияне часто демонстрируют идеологические инстинкты, схожие с инстинктами представителей власти.

Демонстрация Движения чаепития на западной лужайке Капитолия и на Национальной аллее 12 сентября 2009 года. Фото: Wikimedia Commons

Осознанные левые взгляды в России и российском сообществе за рубежом крайне слабо развиты и мало распространены. О причинах этого обстоятельства в своей недавней книге Dissidents Among Dissidents рассказывает Илья Будрайтскис. В СССР многочисленные инакомыслящие левых взглядов, часто убежденные марксисты, критиковавшие ортодоксальный «марксизм-ленинизм», подвергались не менее суровому преследованию, чем националисты и верующие. После распада СССР левая идея оказалась в еще более трудном положении, поскольку ведущая коммунистическая партия — КПРФ — была превращена политическими менеджерами в левонационалистическую.

За пределами страны российские эмигранты тоже оказываются сторонниками скорее правых, чем левых взглядов. Активная поддержка правых партий в Израиле именно выходцами из России (что, кажется, сейчас начинает меняться в связи с судебной реформой, инициированной нынешним правым правительством), активная поддержка республиканцев в США — напоминают о том, насколько в российской анти-авторитарной среде популярны либертарианство и правые взгляды, и малозаметны левые и леволиберальные взгляды.

Люди создают политические партии, чтобы совместными усилиями бороться за руководящие государственные должности и места в парламенте. В России даже в прошлые, более свободные времена партии были политтехнологическими машинами для защиты интересов, уже представленных в среде высшей бюрократии и крупного бизнеса. Сейчас российские партии — это и вовсе «подотделы» управления внутренней политики президентской администрации. Конечно, и в функционирующих демократиях партийная политика не чужда политтехнологий, но это всё-таки широкие движения, имеющие настоящую низовую поддержку. У российского общества почти нет опыта взаимодействия с такими организациями.

В силу отсутствия партий в России мы можем только гадать, какие взгляды могли бы объединять людей, если бы у них была возможность создавать организации по принципу общности политических убеждений. Социолог Дмитрий Дубровский в этом материале вносит значительный вклад в дискуссию о том, какой могла бы быть партийная структура свободной России. Он обращает внимание на важное обстоятельство: в интеллектуально свободных слоях российского общества слабо представлены леволиберальные взгляды.

Глубинная причина этого обстоятельства — прочные антисоветские установки, существующие в анти-авторитарной среде. Справедливость, защита слабых, поддержка уязвимых социальных групп ассоциируются с советскими клише, несмотря на то, что более половины населения России не помнит советского прошлого. Философ Николай Плотников напоминал, что темы, традиционно связанные с левой повесткой дня, — прежде всего социальная справедливость, — в Советском Союзе забалтывались или замалчивались. В итоге в сознании думающих россиян неприятие советского опыта срослось с неприятием любых представлений, связанных с левой частью политического спектра. Отталкивание и от того, и от другого оказалось в одном «пакете». В гипотетической свободной России будущего сторонникам левых взглядов придется много работать над разъяснением своих позиций.

Российские протопартии

На то, что левые либералы остаются маловлиятельным меньшинством в российском анти-авторитарном сообществе, обратил внимание американский исследователь Россен Джагалов. Закрепившиеся в независимой от государства российской среде расистские клише и высокомерие по отношению к другим нациям Джагалов объясняет давней традицией неприятия советской политики во всех ее проявлениях, включая официальную риторику «борьбы с колониализмом» и «помощи братским народам Африки».

Идеологическое размежевание не оформленных в настоящие партии российских «левых» и «правых» выглядит так. С правой стороны спектра находится значительная часть независимо мыслящих и критически настроенных россиян. Они уверены, что слабых, угнетаемых и незащищенных — не существует. Люди должны находить в себе силы работать, защищаться от неправомерного давления и, в случае необходимости, протестовать. Единственная сила, к которой можно прибегать в этих ситуациях, — это сила права. Вмешательство государства — это «опасность социализма», которую ни в коем случае нельзя допускать. Любая общественная кампания для российских инстинктивных правых — это «партсобрание». Они соотносят практики солидарности с советскими практиками.

С левой и леволиберальной стороны спектра находятся те, кто допускают, что есть ситуации, в которых вмешательство государства или общества необходимо, что существуют уязвимые группы населения, которые нуждаются в поддержке или даже в «позитивной дискриминации». Левые исходят из того, что не для всех групп в обществе стартовые условиях равны, а потому позиции не грех и выравнять. Это, разумеется, вызывает резкую реакцию последовательных либертарианцев и правых. В ряде случаев отрицание неравенства стартовых позиций и связанное с этим отрицание антирасистской политики предсказуемо приводит некоторых российских либертарианцев прямо в лагерь откровенных расистов.

Отношение к дискриминируемым меньшинствам

«Негры в США — это гораздо больше, нежели крепко подсевший на бюджетную халяву электорат, готовый голосовать за рост налогов и пособий. Негритянская община США — разумеется, не вся поголовно, но ее значительная часть, — это силовой резерв “красных”. Их готовят к тому, к чему сто лет назад в Германии “коричневые” весьма успешно подготовили свои “штурмовые отряды”», — писал в опубликованной в июне 2020 года «Эхо Москвы» колонке либеральный историк Марк Солонин, в то время — член Вольного исторического общества, противостоящего официальной исторической политике Москвы.

Протестующие держат баннер на митинге #MeToo перед отелем Trump International на Columbus Circle в Нью-Йорке, Нью-Йорк, США, 9 декабря 2017 года. Фото: EPA-EFE/PETER FOLEY

«Одним прививают чувство “вечной вины” и “неоплатного долга” перед теми, на кого покажут СМИ, практически полностью захваченные “левыми”, — продолжал Солонин. — Другим прививают инстинкты вечно обиженного, злобного люмпена».

Пожалуй, трудно найти образец текста, более соответствующего ситуации, описанной Джагаловым в вышеупомянутой статье: антикоммунизм, легко и непринужденно переходящий в расизм. Удивительно, что это написал тот самый Солонин, который в свое время резко возражал Юлии Латыниной по поводу ее выступления в защиту чилийского диктатора Аугусто Пиночета: «Существовало правительство [Сальвадора] Альенде, нарушившее конституцию, перевернувшее все представления о собственности, порядке и законе, — говорила Латынина. — Военные вернули порядок, убив всего 3000 человек». Собственно, Латынина — тоже яркий представитель той самой российской «чайной партии», которая в отношении к движению BLM была с Солониным вполне солидарна.

Вольное историческое общество осудило текст Солонина как пример, прежде всего, непрофессионализма и нарушения научной этики. Солонин счел это актом цензуры, проявлением действий «тоталитарной секты» и публично заявил о выходе из организации. Показательно то, как заканчивается статья «либеральных» «Новых Известий», где от имени неназванного редактора читателей призывают: «Дружно присоединяемся в поддержку настоящего историка Марка Солонина!»

Еще один представитель «чайной партии» — экономист Андрей Илларионов. Илларионов писал (сайт Каспаров.ру перепостил этот текст): «Преступники-афроамериканцы, совершающие преступления насильственного характера, являются наиболее привилегированной расовой группой, к представителям которой полицейское насилие применяется в наименьшей мере».

Убеждение в том, что требования ограничить полицейское насилие и создавать выгодные условия для дискриминируемых групп (позитивная дискриминация) — это опасные «левые игры», объединяет российскую «чайную партию» с ее американским собратом.

Отношение к правам женщин

Еще один повод для жестоких споров — это движение MeToo. Откровенно женоненавистнических заявлений в этой дискуссии было немного. Однако отрицание существования самой проблемы и постоянное апеллирование к «проискам врагов» и «вторжению в чужую личную жизнь» и в этом случае объединяет американских и российских консерваторов. Парадоксально, что те, кто в теории должен был бы выступать с леволиберальных позиций, например, партия «Яблоко», оказываются в этом споре скорее на стороне консерваторов.

«Яблоко» подало в ЦИК списки кандидатов в депутаты Госдумы, 11 июля 2021 года. Фото: пресс-служба партии

Вспомним дело профессора Кобринского, которого ряд студенток — в материале издания «Холод» — обвинили в домогательствах и неэтичном поведении. В ответ профессор подал в суд на публикацию и выиграл. В суде была предпринята попытка заставить редакторку раскрыть имена своих источников, которые она, как журналист, имела право не раскрывать.

Интересно, что партия «Яблоко» обсуждала эту историю на своем заседании (профессор — активный член партии в Санкт-Петербурге) и решила проигнорировать инициативное расследование, проведенное членами партии и подтвердившее описанное в статье. Другие известные яблочники выступили в защиту «преследуемого врагами профессора».

С точки зрения аргументов наиболее показательной была статья, опубликованная в петербургском праволиберальном журнале «Город-812» под заголовком «Все против Кобринского! Почему борьба с харассментом — удел трусливых». Авторка Дина Тороева в этом тексте называла современность эпохой «противостояния беспомощных мужчин и трусливых женщин». Студентки, по ее мнению, «не жертвы», потому что «не дети, и сами несут ответственность за свои поступки», а «интеллектуальная атмосфера, в которой обитает Кобринский», якобы «рассматривает студента как субъект, а не объект». Наконец, авторка уверена, что раз предполагаемые жертвы не пошли в суд, то это навет и трусость. «Нас ждет новый 1984 год длиною в целую жизнь...», — резюмировала Тороева.

Движение #MeToo в России: правозащитница Алена Попова стоит в пикете против домогательств во время комиссии по этике, проходящей в Госдуме по поводу харрасмента депутата Леонида Слуцкого. Независимые журналистки обвинили его в домогательствах. Фото: фейсбук

«Попытка представить себя жертвой»

Собственно, последняя цитата дает возможность связать этот текст с другим текстом правого петербургского либерала, преподавателя факультета свободных искусств и наук СПбГУ Даниила Коцюбинского. В своей недавней работе «Тоталитаризм XXI века» он утверждает, что левые ради безопасности и защиты интересов отдельных групп якобы жертвуют общей свободой, прежде всего свободой слова.

Коцюбинский перечисляет то, что, по его мнению, является формами атаки на личную свободу «под прикрытием общественной безопасности». Активисты MeToo и BLM сравниваются автором с «гигантской тоталитарной сектой», задача которой в том, чтобы уничтожить личную свободу ради общественной безопасности. Вместе с этим личной свободе, по мнению автора, угрожают и правительства, которые проводят вакцинацию населения. Наконец, и глобальное потепление (разумеется, здесь особое внимание уделяется личности Греты Тунберг) также становится у автора «мифической угрозой», ради которой нарушается «реальная свобода».

Коцюбинский утверждает, что порочная практика «защиты социальных групп» привела к «тотальному контролю» над здоровьем, этикой и экологией.. Перечисляя всю критику BLM со стороны правых американских консерваторов, Коцюбинский заключает: США живет в эпоху «сдвига идеологических приоритетов от индивидуальных свобод — в сторону социальной безопасности, от традиционного либерализма — в сторону социально-правовой сегрегации людей по признакам “угнетенности”». Показательно, что себя автор, очевидно, относит к тем, чьи взгляды преследуются «агрессивным левацким большинством».

Сам автор называет свою апологию правого либерализма «беспристрастным анализом», хотя эту книгу скорее можно рекомендовать именно в качестве компендиума всевозможных моральных паник, которые переживаются консерваторами.

Участница протеста Black Lives Matter, задержанная полицией Нью-Йорка, 13 сентября 2021 года. Фото: EPA-EFE/PETER FOLEY

Проблема цензуры и самоцензуры инакомыслящих, живущих и работающих среди людей, чьи взгляды они не разделяют, давно обсуждаются социологией. Существует теория «спирали молчания», в соответствии с которой политический и культурный контекст напрямую влияет на практику самоцензуры и в целом заставляет инакомыслящих корректировать свое публичное поведение.

Это — действительно проблема. Известная исследовательница политики, профессорка Гарварда Пиппа Норрис посвятила этому вопросу одну из недавних работ. Она опирается на исследование the World of Political Science (2019), в ходе которого социологи поговорили с 2500 политологами из более чем ста стран мира о том, насколько свободными они ощущают себя в выборе тем и в возможности открыто высказывать мнения. На основании этих ответов Норрис сделала вывод о том, что опасения либертарианцев относительно давления «культуры отмены» и страха за «неверные высказывания» не совсем беспочвенны, однако ситуация гораздо глубже и не связана с «тоталитарным заговором против инакомыслящих».

Дело в том, что в модернизированных, пост-индустриальных обществах (таких, как США, Великобритания или Швеция) общим модусом в настоящее время является именно либеральный (а не либертарианский, как раньше) образ мыслей, с особой чувствительностью к меньшинствам, включая ЛГБТК-сообщества, к вопросам защиты женщин от сексуального или сексуализированного насилия, с расовыми проблемами. В таких обществах ученые, придерживающиеся консервативных взглядов, чувствуют себя как «рыба без воды», не ощущая поддержки со стороны общества и постоянно сталкиваясь с активной либеральной повесткой в университетах. Напротив, в обществах, где распространена традиционная мораль, в подобном положении оказываются именно левые и либералы, которые, в свою очередь, испытывают давление общества и могут быть жертвами цензуры и самоцензуры.

Террористическая атака ХАМАСа на Израиль и проблема оправдания терроризма

Очередной виток противостояния левой и консервативной сцены наступил после чудовищного теракта, совершенного ХАМАСом в Израиле. Обсуждая реакцию международных СМИ на этот теракт, Юлия Латынина и Михаил Светов не только вернулись к осуждению «погромов BLM», но и в целом заявили, что публикации Forbes и CNN о теракте «...подрывают цивилизацию, давшую нам безопасность от зверств», и способствуют процессу подрыва западных цивилизации « со стороны левых движений».

Примерно такой же была реакция на публикации DOXA, пожалуй, наиболее заметного из леволиберальных российских изданий, журналисты которого пытались вместе с новостью о теракте рассказывать о нарушениях прав палестинцев и гибели мирных жителей сектора Газа после начала военной операции Израиля. Реакция на эти публикации часто сводилась к тому, что «эти леваки» всегда были антисемитами, к тому же проарабски настроенными.

Примерно таким же образом отреагировал на текст философа Джудит Батлер профессор Гасан Гусейнов. Батлер в своей статье в London Review of Books многократно и впрямую осудила теракт, организованный ХАМАСом, заявив о принципиальной невозможности каким-то образом оправдать его, как, например, это сделал Гарвардский комитет солидарности с Палестиной. В то же время исследовательница предложила задать вопрос о том, как можно сделать палестинское общество свободным от ХАМАСа и от нарушений прав со стороны Израиля, которого, как она настаивает, даже сейчас можно называть колонизатором. В ответ профессор Гусейнов упрекнул Батлер в том, что «мыслительница хочет быть с толпой», и сравнил ее позицию с поддержкой Хайдеггером нацистов. Все многочисленные указания на прямое осуждение теракта в тексте профессор Гусейнов посчитал, по-видимому, неважными, зато позицию Батлер — глубоко ошибочной, потому что она приняла «крошечное еврейское меньшинство» за угнетателей, и таким образом, как и Хайдеггер в свое время, «вручила философскую индульгенцию отребью Европы».

Парадоксально, но и тут российские правые либералы — несомненно, произраильские, — продемонстрировали еще одну важную общую черту с политикой Кремля, а именно восприятие любого обсуждения причин терроризма как его «оправдание».

Некоторое время назад Гасан Гусейнов сам был на месте Джудит Батлер в качестве «оправдателя терроризма». Реакция Высшей школы экономики на достаточно невинное замечание тогда ординарного профессора университета том, что террористический акт на Дубровке можно рассматривать в контексте национально-освободительной борьбы чеченского народа, была достаточно резкой. Профессор был обвинен именно в «оправдании терроризма», а на сайте ВШЭ появился пространный текст ряда сотрудников университета, который был посвящен «недопустимости оправдания терроризма». Из текста следует, что под оправданием академики из ВШЭ понимают любую попытку проанализировать терроризм и его истоки. Такая позиция несомненно влияет на официальное правоприменение в России, когда практически любой комментарий по поводу террориста Жлобицкого становится уголовным делом.

Таким образом, раскол между двумя частями антипутинского либерального движения углубляется еще больше.

От раскола по поводу «новой этики» к расколу по поводу Украины

Печальная ирония российской ситуации в том, что опасности захвата левыми и леволиберальными силами повестки просто не существует. Десятилетия борьбы за гражданские права и равенство на Западе, прочные позиции левых интеллектуалов в западных университетах, возможно, и приводят к перегибам в той общественной среде, но в России ситуации принципиально иная. Об этом, в частности, писала социологиня Анастасия Новкунская. Российское общество, как и российская академия, довольно консервативны.

Резкий обмен репликами между теми, кто считает многих анти-авторитарно настроенных россиян «империалистами», и, собственно, самими независимыми россиянами, по сути есть продолжение спора о MeToo и BLМ. Яркий пример такой дискуссии — выступления венецианской художницы и активистки Екатерины Марголис, например, против Виктора Шендеровича. Напомним, что Шендерович встал на сторону Кобринского, утверждая, что раз не было прямого принуждения и судебного дела против профессора — всё остальное является клеветой. Логика радикального аргумента такова: мизогиния и оправдание харассмента объявляется тождественной поддержке империи и войны. Как кажется, перед нами продолжение той же полемики, но серьезно обострившееся в эпоху военной агрессии России против Украины.

Точный анализ приводит Кирилл Кобрин. Он отмечает, что критика Запада, который «потерял свою свободу», «извращенную леваками», — это критика «из довольно крайнего права». Проблема, отмечает Кобрин, состоит в том, что «официальная путинская пропаганда делает то же самое», причем зачастую даже в более мягкой форме. Это обстоятельство помогает понять, как непримиримые в политическом отношении оппоненты (а российские либертарианцы, как правило, всё-таки оппоненты путинскому режиму) сходятся с Кремлем в отрицании «новой этики».

Описанный выше раскол по поводу «новой этики» и нынешний раскол по поводу агрессии России против Украины связаны между собой. Убежденность радикальных сторонников «новой этики» в том, что мизогиния и насилие впрямую связаны с агрессивной войной, приводит к тому, что теперь все, кто в прошлом прямо или открыто критиковал т. н. «новую этику», теперь обвиняются левыми в прямой или косвенной поддержке войны.

Лозунг #MeToo. Фото: flickr

Мне представляется, что демократический консенсус станет возможным, когда вопросы, которые не были решены до войны и которые война обострила до предела, будут обсуждены и так или иначе решены для будущей России. Основная проблема здесь заключается в том, что стратегия формирования контр-элиты прежде всего связана с формированием общей не политической, а именно идеологической рамки, в которой основные ценности должны впрямую противопоставляться той, что сейчас связаны с доминирующей элитой. Взгляды и представления контр-элиты — чтобы она могла считаться контр-элитой — должны принципиально отличаться от взглядов российской диктатуры. Если этого не происходит, подлинная контр-элита может толком и не сформироваться.

При участии Максима Трудолюбова

Ответ на материал

Читайте продолжение дискуссии в материале филолога Гасана Гусейнова