«Даже сторонники СВО не считают, что я заслуживаю тюремного срока за свое деяние»

Ваша честь! Многоуважаемый суд!

Мое уголовное дело такое странное и смешное, что оно было возбуждено в аккурат 1 апреля. Мое дело такое странное и смешное, что иной раз мне кажется: я войду в этот зал, с неба полетят конфетти, загремят салюты, заиграет музыка, люди встанут, будут танцевать и закричат: «Разыграли! Разыграли!». Мое дело такое странное и смешное, что, когда я рассказываю о нем сотрудникам СИЗО-5, они широко открывают глаза и восклицают: «Неужели теперь за это у нас сажают в тюрьму?» Мое дело такое, что ни один из самых ярых сторонников СВО, которых я встретила на своем пути, не считает, что я заслуживаю тюремного срока за свое деяние.

Мое дело такое, что мой следователь уволился, не дождавшись его закрытия. В личной беседе с моим адвокатом он сказал: «Я пришел в Следственный комитет не для того, чтобы заниматься такими делами, как у Саши Скочиленко».

И он бросил мое дело несмотря на то, что оно сулило ему небывалый карьерный рост и уже принесло звездочку на погоны. Он бросил всё, уволился из Следственного комитета и пошел работать в магазин «Военторг». 

Статья 207.3 УК в корне своем дискриминационна, ведь она карает только определенный круг лиц — тех, кто не служит в государственных органах. Только вдумайтесь: информация, распространенная мной, получила такое широкое распространение лишь благодаря моим следователям. И эта информация для них, в отличие от меня, была заведомо ложной. Они распространили ее среди своего следственного отдела, среди прокуратуры, среди судебных органов, оскорбили этой информацией шесть военных комиссаров и создали такой широкий повод для огромного общественного резонанса, что об этой информации узнали далеко за пределами России. Если бы меня не арестовали, об этой информации узнала бы одна бабушка, кассир и охранник магазина «Перекресток».

И на двух из этих трех человек, как следует из материалов моего уголовного дела, эта информация не произвела ровным счетом никакого впечатления. Скажите, разве следователи распространяют наркотики среди своего отдела, чтобы доказать, что человек виновен по статье 228 УК? В противном случае их самих судили бы по этой статье. Так почему же только меня судят по 207.3 УК?

Если эти пять жалких бумажек действительно так опасны, как заявляет об этом гособвинитель, то зачем вообще был затеян этот суд? Чтобы мы десятки раз повторили эти пять тезисов? Даже гособвинитель произнес их и не покраснел. Давайте еще мы устроим апелляцию, кассацию. Ну, не договорили мы еще. Можно еще дальше во все инстанции это отсылать, чтобы говорить, говорить, говорить…

И да, мы произнесли сотни раз эти пять текстов. И что произошло? Земля разверзлась? Настала революция в стране? Солдаты начали брататься на фронтах? Закончилась война? Нет! Ничего подобного не произошло. Так в чем же проблема?

Какой же слабой верой прокурор обладает в наше государство и общество, если считает, что наша государственность и общественная безопасность могут развалиться от пяти маленьких бумажек! Какой ущерб и кому я нанесла? Кто потерпел от моего поступка? Об этом гособвинитель не сказал ни слова.

На человека, поднявшего в стране военный мятеж, который нанес огромный ущерб, уголовное дело возбуждают и закрывают через день. Почему же я полтора года нахожусь в СИЗО вместе с ворами, убийцами, насильниками, совратителями несовершеннолетних? Неужели мой поступок хотя бы на сотую долю процента сопоставим со значимостью этих преступлений?

Ваша честь! Каждый приговор — это послание, своеобразный месседж для общества. Вы можете оценивать эту информацию иначе, чем мой адвокат, чем я, но вы согласитесь с тем, что у меня есть свои моральные активы, что я проявила храбрость и несгибаемость характера, бесстрашие. Для следователей посадить человека в СИЗО означает взять в плен. Так вот, я не сдалась под угрозой плена, давления, травли, восьмилетнего запроса прокуратуры. Я не лицемерила, не врала, была честна перед собой и перед судом.

И если вы вынесете обвинительный приговор, то какой месседж вы пошлете нашим согражданам? Что нужно сдаваться под угрозой плена? Что нужно врать, лицемерить, менять свои убеждения, если на тебя чуть-чуть надавили? Что нельзя жалеть наших солдат? Что нельзя желать мирного неба над головой? Неужели именно это вы хотите сказать нашим согражданам во времена кризиса, нестабильности, депрессии и стресса?

Мое дело очень широко освещается в России и за рубежом. О нем делают сюжеты, снимают документальные фильмы. О нем даже пишут книги. И какое бы решение вы ни выбрали, вы войдете в историю. Возможно, вы войдете в историю как человек, который меня посадил. Возможно, как человек, который меня оправдал. Возможно, как человек, который принял нейтральное решение и дал мне условный срок, или срок «по отсиженному», или штраф. Всё в ваших руках: все помнят, все знают, что вы судите не террористку. 

Да, я пацифистка. Пацифисты существовали всегда. Это особый склад людей, которые считают, что жизнь является наивысшей ценностью из всех возможных. Пацифисты считают, что любой, даже самый страшный конфликт можно решить миром. Я боюсь убить даже паука, мне страшно представить, что можно лишить кого-то жизни. Такой уж я выросла. Такой меня воспитала моя мама.

Войны заканчиваются не благодаря воинам, они заканчиваются благодаря инициативам пацифистов. И когда вы сажаете пацифистов в тюрьму, вы всё больше отдаляете желанный день мира.

Да, я пацифистка. Я считаю, что жизнь священна. О да, жизнь! Если отбросить всю мишуру этого мира типа машин, квартир, богатства, власти, успеха, социальной славы, социальных сетей, в сухом остатке есть только она. О да, жизнь! Она невероятна! Она удивительна! Она уникальна! Она настырна! Она сильна! Она зародилась на Земле, и пока мы в далеком космосе еще не нашли ей аналог. Она пробивается сквозь асфальт, разрушает камни, она из крохотного росточка превратится в исполинский баобаб, из микроскопической клетки — в гигантского кита. Она населяет вершины, прячется в Марианской впадине, она неистребимой силой простирается от арктических льдов до знойной пустыни. Самой совершенной ее формой является человек. Человек — очень разумная форма жизни. Это жизнь, которая может осознать саму себя. Жизнь, которая может осознать собственную смертность. Но чаще всего мы не помним об этом и живем так, как будто будем жить вечно. Но это не так. Жизнь человека скоротечна. Жизнь человека ничтожно мала. И всё, что мы можем, — это только продлить краткий миг блаженства. 

Спросите у человека, которому только что вырезали раковую опухоль, что такое жизнь и насколько она ценна. Вот почему ученые и медики всего мира бьются над тем, чтобы увеличить продолжительность жизни человека и найти лекарства от смертельных болезней. Вот поэтому я всё не могла взять себе в толк: зачем боевые действия? Боевые действия укорачивают жизни. Боевые действия — это смерть. Мы пережили эпидемию коронавируса, мы потеряли в ней дорогих пожилых близких. Наших любимых бабушек, дедушек, ветеранов, наставников, учителей. Было горе, была боль, был траур. И только мы стали вставать на ноги, оправляться от этих потерь, хоть чуть-чуть начали жить… И тут боевые действия. Но только теперь мы теряем людей молодых. Опять боль, опять траур, опять горе. Поэтому я все не могла понять: зачем война?

Называйте это как хотите — я ошибалась, я заблуждалась, мне запудрили мозги… При любом раскладе я выйду отсюда и скажу: «И всё-таки она вертится». И да, я не считаю, что к той или иной правде нужно законодательно принуждать.

У гособвинителя своя правда. Если вы заметили, в своей обвинительной речи он никак не рассказал, никак не аргументировал, почему именно официальные государственные источники являются истиной в последней инстанции. Никак он не обосновал и то, почему, проанализировав разнообразные источники, я должна была прийти к выводу, что именно и только в официальных источниках печатается правда. Он верит в то, что существуют так называемые «натовские прихлебатели». В то, что не существует независимых СМИ, все они финансируются из-за рубежа, а их цель — развал России. Пусть он верит в это. Это его право. Огромная разница между ним и мной заключается в том, что я бы никогда не посадила его в тюрьму за это, тем более на восемь лет.

Я искренне сожалею, если кого-то обидела своим поступком. Я правда этого не хотела. Мое заключение в СИЗО дало мне понять, что в мире существует очень много людей со своими уникальными индивидуальными правдами. Их не переспоришь, их не переубедишь. То же самое касается и отношения к СВО. И это огромная трагедия, что не все мы разделяем одну правду, а иные люди грызутся за нее, точно собаки за кость. Это порождает огромный раскол в обществе, разделяет семьи и разъединяет близких друг другу людей, коллег, друзей, повышает уровень агрессии, умножает вражду на Земле и всё больше отдаляет нас от желанного мира. Я не погрешу против истины, если скажу, что каждый человек в этом зале желает только одного — мира. И если найдется хоть кто-то, кто желает противоположного, то пусть он первый бросит в меня камень.

Зачем воевать, если мы — это всё, что есть друг у друга в этом страшном мире, полном катастроф, испытаний и слез? Нет, никакая власть, никакое богатство, пусть даже всей Вселенной, не выкупит вашего близкого из плена смерти. Нет, ни деньги, ни богатство, ни власть, ни успех, ни машины, ни квартиры, ни территории, ни дворцы, ни нефтяные скважины, ни электростанции. Ничего из этого, только мы. Мы — это всё, что есть друг у друга. И у меня есть дорогие и сокровенные сердцу люди. Раз за разом они приходят в этот зал. Они живут, они верят, они молятся о том, чтобы я вышла из этих дверей живая, здоровая, свободная, и как можно скорее. Меня ждет дома пожилая мама, сестра, любимая очаровательная племянница, любящая девушка, которой поставили страшный диагноз — рак.

Впрочем, мне кажется, что и сам государственный обвинитель в глубине души этого не хочет. Мне кажется, он пришел в прокуратуру, чтобы сажать реальных злодеев — убийц, насильников, совратителей несовершеннолетних. И думаю, что в свободное время от этого процесса он этим и занимается. Спасибо ему за это. Залог продвижения по их карьерной лестнице заключается в том, что нужно посадить тех, кого надо посадить. Давайте хоть теперь не делать вид, что это не так. Я вас не виню. Я знаю, что вы заботитесь о своем благосостоянии, о статусе, о месте в обществе. О том, чтобы не потерять это место. О том, чтобы, не дай бог, не оказаться на моем месте. Вы заботитесь о благе своей семьи, чтобы у родных был хлеб на столе и крыша над головой. Вы,возможно, заботитесь о будущем своих детей. О том, чтобы дать им достойное образование, квалифицированную медпомощь. Но что вы будете рассказывать этим детям? То, что однажды посадили в тюрьму тяжело больную всеми любимую художницу за пять жалких бумажек? Несомненно, вы будете рассказывать о других делах. Я думаю, вы утешаете себя тем, что делаете свою работу и у вас нет выбора поступить иначе. Но что вы будете делать тогда, когда маятник качнется в другую сторону?

Ведь это же закон истории: консерваторы сменяют либералов, либералы — консерваторов. После естественной смерти одного лидера к власти приходит другой, с совершенно иным курсом. В такой момент последние становятся первыми, а первые — последними. Прозвучит очень странно, но я вам сочувствую.

Несмотря на то, что это я нахожусь в клетке, я намного свободнее, чем вы. Я могу делать, что захочу. Я могу говорить, что хочу. Я могу уволиться с работы, если меня заставляют делать то, чего я не хочу. Я могу организовывать свой свободный график работы. Проводить со своими близкими и любимыми столько времени, сколько я захочу. Я могу одеваться как захочу. У меня нет врагов. Я не боюсь остаться нищей, потерять крышу над головой. Я не боюсь казаться странной, уязвимой, слабой, смешной. 

Но человек человеку не волк. Просто злиться друг на друга из-за разности позиций легко, а любить друг друга, понимать, выслушивать, находить компромиссы — ой как непросто. Так невыносимо трудно, что порой это кажется невозможным — в такие моменты насилие, давление, запугивание ощущаются как единственный выход. Но это не так! Необходимо учиться любить друг друга, поступать милосердно, прощать, садиться за стол переговоров, мириться друг с другом, находить компромиссы. Это единственный способ выкарабкаться из того кризиса морали, в котором мы оказались.

Ваша честь! Вам дана уникальная возможность показать своим приговором пример нашему обществу. Речь даже не о том, чтобы сказать: «Эй, привет, у нас нет репрессий, мы не сажаем за пять колосков. У нас не тоталитарное, не авторитарное государство. Мы ценим, что у людей есть свое мнение. Что они могут доверять тем источникам, которым захотят. Что у нас есть свобода слова». Я говорю даже не об этом. Я говорю скорее о том, что вы можете показать пример того, как решать конфликты при помощи слова, милосердия, сочувствия, сострадания, а не при помощи принуждения к так называемой правде посредством уголовного срока.

Ваша честь! Я понимаю, что для вас это просто работа, рядовое дело, трудовые часы и большое количество бумажной волокиты. Наверное, среди этой рутины, как и при всякой работе, замыливается и забывается истинное. А истина заключается в том, что вам дана великая власть вершить человеческие судьбы. В данном случае вопрос о моей судьбе, моей жизни, моем здоровье и счастье моих близких. Я искренне верю, что вы распорядитесь этой властью мудро.