Разделение в столбик 

Рукотворный кризис 

Миграционный кризис на белорусско-польской границе начался больше двух лет назад — летом 2021-го. В 2020 году, по данным пограничной службы, нелегально пересечь белорусско-польскую границу пытались всего 122 раза, а за 2021 год было предпринято почти 40 тысяч попыток. В 2023 году, по официальным данным, границу пытались пересечь уже 20 тысяч раз. 

Летом 2021 года на границе Беларуси и Польши стояли толпы мигрантов, бежавших из стран Ближнего Востока, их не впускали польские пограничники, применявшие спецтехнику, а с противоположной стороны летели камни. Так выглядела очередная попытка Александра Лукашенко шантажировать Европу в ответ на введенные санкции. «Вы ввели против меня санкции, и я вас буду защищать от мигрантов? Мы абсолютно не виновны в том, что эта волна (мигрантов) пошла», — цитирует слова Лукашенко Белорусское телеграфное агентство БелТА. При этом Лукашенко отрицал и продолжает отрицать всякую причастность к гуманитарной катастрофе — несмотря на многочисленные доказательства того, что Беларусь вывозит этих людей из их стран, обещая помочь обосноваться в Европе, и централизованно доставляет к границе. 

а еще полметра — виток колючей проволоки, обошлось бюджету в 370 млн долларов США. 

Помогло ли это справиться с проблемой? «Ни одного мигранта, который решил пройти в Польшу, стена не задержала. Если мигранты хотят туда пройти, они проходят», — отвечает Лукашенко. Отчасти так и есть: через забор можно перелезть, можно протиснуться между столбами, да и 180 км — это даже не половина протяженности всей приграничной зоны. 

Летом этого года польские власти заявили, что к границе перебросили 100 человек из дислоцированных в Беларуси вагнеровцев, и заговорили о возможности полностью закрыть границу со своим соседом. 

Забор 

Общественная организация «Граница» (Grupa Granica) объединяет волонтеров, которые работают с мигрантами. Первыми волонтерами были жители Подляшья, области на белорусско-польском пограничье, которые живут там поколениями и знают местность вдоль и поперек. Одним из символов первой помощи мигрантам стал суп в стеклянных банках: тогда, летом 2021 года, его на границу свозили сотнями литров. 

Позже начали появляться общественные организации, главной целью которых стала помощь попавшим на польскую сторону мигрантам. «Граница» за период с октября 2021 по июль 2023 года успела помочь восьми с половиной тысячам человек.

В Польше предусмотрена ответственность за нелегальное пересечение границы — лишение свободы до трех лет, содействие в нелегальном пересечении границы также влечет за собой уголовную ответственность. При этом Женевская конвенция предусматривает «условную декриминализацию» незаконного пересечения границы беженцами. Это значит, что они не должны подвергнуться наказанию, если незамедлительно обратятся к властям и докажут, что бежали от угрозы. 

На полпути из Варшавы в Беловежу, деревню в полутора километрах от пограничного забора, я созваниваюсь с координатором группы Бартеком. Он объясняет, чем занимается его организация: это помощь с горячей и питьевой водой, едой, теплой и водонепроницаемой одеждой, первая медицинская помощь, юридические консультации, оформление заявок на международную защиту — волонтеры стараются проследить, чтобы эти заявки были как минимум приняты официальными лицами. Кроме того, волонтеры часто выступают переводчиками в больницах и центрах содержания мигрантов. 

«Тем людям, до которых нам удается дойти, мы говорим, что может произойти, если мы позвоним в пограничную службу, вызовем скорую помощь, что может произойти после подачи заявления о предоставлении международной защиты, — рассказывает Бартек. — Бывает так, что эти заявления даже не принимают. Мы не можем вывести этих людей из леса — это могут расценить как создание условий для незаконного пересечения границы. Есть горячая линия, по которой с нами можно связаться, сообщить местоположение, количество людей, что необходимо: питьевая вода, еда, одежда или медицинская помощь. Мы берем это с собой и выходим искать тех, кто с нами связался. Но мы вынуждены оставлять этих людей после оказания первой помощи. Они сами решают, что делать дальше. Например, вместе с вызванной скорой приезжает и пограничная служба: если мы сообщаем по телефону, что нужна медицинская помощь для людей в лесу, диспетчер сразу понимает, что это люди, которые пересекли границу, поэтому информация тут же передается в пограничную службу». 

Второй вариант можно считать большой удачей: вас доставят в отделение Straż Graniczna, примут заявление на международную защиту и поместят в охраняемый центр на неопределенный срок, а в случае отказа депортируют в страну происхождения. 

До Беловежи еще больше часа дороги. Включаю радио и слушаю новости — чем ближе к границе, тем больше в новостях говорят о мигрантах. Через час меня останавливает полиция — они хотят проверить багаж. Досматривают и разрешают ехать дальше. 

Не заезжая в город, решаю первым делом посмотреть на пограничный забор. Машину приходится бросить примерно в километре от него — дорога не для легковушки, но пешком пройти можно. Не дойдя до забора метров сорок, останавливаюсь: вдоль ограждения проезжает машина, а попадаться на глаза пограничникам в этом месте не хочется. Вдалеке слышу знакомую мелодию — это на другой стороне забора включили гимн Беларуси.

Пограничье — не место для прогулок 

В Беловеже мы встречаемся с Александрой: она уже больше пятнадцати лет работает в Ассоциации юридической помощи, а сейчас занимается гуманитарной помощью мигрантам на границе. 

«Я приехала, чтобы посмотреть, что происходит и как можно помочь», — рассказывает девушка. Она регулярно выезжает вместе с коллегами в приграничный лес, где пограничники отлавливают иностранцев: присутствие волонтеров и гуманитарных работников увеличивает шансы того, что заявление на международную защиту будет принято и людей не выдворят обратно в Беларусь. 

Находиться в приграничной зоне не запрещено, 15 метров от пограничной полосы — разрешенное расстояние. Но люди в форме считают иначе, говорит Александра. 

«Они ставят патрули вдоль лесной дороги и думают, что могут не позволить людям ходить по лесу, — возмущается она. — Была абсурдная ситуация: мы гуляли в лесу, за нами следовали четверо работников силовых служб, навстречу направлялись трое, потом нас окружили, не пускали дальше, сказали, что мы должны ждать, пока приедет пограничная служба, чтобы нас идентифицировать. Такое тут в порядке вещей». 

— Пытаются ли люди, которых вернули на белорусскую сторону, заново перейти границу? — уточняю я.

— Конечно, — говорит Александра. Такие встретились волонтерке в первый же ее выход в лес. 

Однажды удалось пройти десяток километров, но их задержали в какой-то деревне. Они пытались подать заявления на предоставление международной защиты, но каждый раз оказывались по ту сторону забора. 

Один раз Александра видела, как у девушки, которая была в группе мигрантов, прямо в лесу случился выкидыш. «Это было летом, с нами был медик, который знал, что делать, — вспоминает она. — К счастью, девушку удалось спасти. Они так боялись очередной встречи с пограничниками и выдворения за забор, что не хотели вызывать скорую помощь». 

Многие мигранты, с которыми говорила Александра, хотели бы вернуться домой. Там их жизни угрожает опасность, но есть хоть какая-то определенность, и если всё равно приходится скрываться, то уж лучше в своей стране. Но это уже не вариант: белорусские пограничники не выпустят этих людей обратно. 

«Зачем туда едете, там небезопасно» 

В Беловеже в глаза бросается обилие военной техники — ее тут встречаешь каждые десять минут. Помимо мигрантов, по ту сторону границы есть наемники из ЧВК «Вагнер»: в приграничной зоне, по разным оценкам, их как минимум сто человек, так что польское правительство опасается проникновения боевиков на территорию Польши под видом нелегалов. 

Если бы не военные машины и автомобили пограничных служб, было бы ощущение, что ты приехал на лето в деревню, отдохнуть. Чистый воздух, тишина, поля, в километре — Беловежская пуща, можно взять напрокат велосипед. Тишину прерывает звук двигателя большой машины, внутри — люди в камуфляже. Я жду Катерину, волонтерку из Grupa Granica. Она пишет, что опоздает: поступил звонок по горячей линии.

«В обычной жизни у меня был свой цветочный магазин, — рассказывает Катерина, когда мы садимся в одном из кафе. — Потом моя жизнь изменилась, и я попала в группу в Белостоке, которая занималась помощью на польско-белорусской границе. Там и осталась. Сначала я была волонтером, потом стала сотрудником. И вот уже полтора года я на границе».

В основном девушка координирует действия других волонтеров — своего рода офисная работа, которая занимает большую часть времени: звонки, почта, сообщения. По запросу выходит в лес, помогает с заявлениями о защите, консультирует мигрантов, помогает общаться с врачами в больнице. 

«Случаи очень разные, — говорит она. 

В начале года, зимой, границу пересекали в основном мужчины. Сейчас большинство — женщины». 

А бывало, что человека забирали в больницу, лечили, и после этого происходил pushback — он снова оказывался на белорусской стороне. 

Самая тяжелая травма была у мужчины лет шестидесяти. «Он упал с забора, — говорит Катерина. — Сломал две бедренные кости, они задели артерии. Произошел отказ всех органов по очереди. В результате, пролежав три-четыре недели в коме в больнице, он умер».

Катерина всё время отвлекается от нашего разговора: кто-то звонит, надо ответить на сообщения. «Мне было трудно разобраться в ситуации и осознать, что такие вещи вообще происходят, — рассказывает она. — Что люди, которым нужна помощь, ее не получают».

Счет нам приносит владелец кафе. Спрашиваю, как сейчас с посетителями, изменилось ли что-то с начала миграционного кризиса. «Много чего поменялось, — отвечает он. — Людей меньше процентов на тридцать, а то и сорок. Но это понятно: в новостях говорят, что тут мигранты по улицам ходят. По пути на Подляшье останавливают на дороге, говорят: зачем туда едете, там же небезопасно». 

«Ты даешь ему надежду и оставляешь одного»

На следующий день встречаюсь с медиком из группы. Он предлагает поехать на смотровую вышку — там обычно нет людей. Первую свою вылазку мужчина помнит хорошо: «Настоящая зима, ночь, очень высокий снег — по колено, звезды. А мы ищем этих двух людей, которые застряли в лесу. Им нужны были теплые вещи, было переохлаждение. Один из них, как оказалось, был возраста моего отца — меня тронуло, что люди в пожилом возрасте решаются на такое».

Зимой самая частая проблема — переохлаждение и обморожение, летом — обезвоживание и отравления. Некоторые травмы связаны с применением физической силы или перцовых баллончиков. По словам мигрантов, это происходит и со стороны белорусских, и со стороны польских пограничников. 

«Люди находятся в ловушке. С одной стороны их выпихивают, с другой ловят, что им нужно делать?» — рассуждает врач.

Я спрашиваю, что он чувствует, когда приходить оставлять людей в лесу. 

Мужчина долго подбирает слова. «Это не что-то нормальное, — говорит он наконец. — Да, мы оказываем первую помощь, даем вещи первой необходимости, но мы оставляем человека. Пока лечишь, ты слышишь часть его истории — про детей, жену, и понимаешь, что человек в безнадежной ситуации: там война, тут его не принимают, там бьют. Ты на какое-то время приходишь с помощью, даешь ему надежду и оставляешь одного. И эта помощь не меняет в его жизни ничего глобально. Перестала болеть рука или перестало тошнить — но ситуация остается фатальной». 

Везунчики в охраняемом центре 

Если мигранту всё-таки удается подать заявление на убежище, он попадает в охраняемый центр для иностранцев. Всего таких закрытых центров в Польше насчитывается шесть. В Белостоке сейчас около 60 человек — везунчики, которых не выставили за забор. 

«Сначала в белостоцкий центр направляли семьи с детьми, — рассказывает Павел, в Grupa Granica он занимается помощью тем, кто ждет решения миграционной службы. — Сейчас там только мужчины, и правила немного изменились. Туда можно зайти, если кто-то из находящихся в центре напишет заявление, что ты его знакомый или родственник. В определенное время можно передавать посылки. Последний прием пищи около 17:30, а завтрак — в восемь утра, перерыв большой, и люди банально просят принести поесть».

Правда, сколько длятся такие прогулки, обычно зависит от работников центра. Есть компьютерный зал, там можно находиться один час в день. Кухней не пользуются — ее нет, находящимся внутри можно передавать супы быстрого приготовления, чай, кофе и сладости. 

«Мы передаем всё, что готово к употреблению, что не нужно варить, — объясняет Павел. — Нельзя передавать еду в металлических или стеклянных емкостях — это, по мнению администрации, опасно».

Иногда случаются конфликты: бывает, что мигранты решаются на голодовки. Чаще всего голодают из-за отсутствия информации: неизвестно, сколько еще нужно будет находиться в центре. По статистике Управления по делам иностранцев, в 2022 году за международной защитой в Польше обратились 9,9 тысячи человек. 75% из них — граждане Беларуси, России и Украины, и только четверть — люди из стран Среднего Востока и Африки. Для граждан из соседствующих с Польшей стран процесс рассмотрения дела занимает до шести месяцев, на деле же в 2022-м средний срок рассмотрения заявки сократился до четырех месяцев. Но не для всех: в практике Павла рекордное время ожидания — 22 месяца. 

***

Перед тем как отправиться домой, решаю заехать на кладбище в соседний город. Там, рассказали волонтеры, есть могила одного из мигрантов.

Один поворот, второй, третий, четвертый, в зеркале заднего вида — одна и та же машина пограничной службы. Включают синие маячки — надо останавливаться. Ко мне подходит пограничник, представляется, спрашивает, что я тут делаю. Меня предупреждали, что белорус в приграничной зоне, к тому же журналист, может вызвать подозрение. Пока один пограничник проверяет документы и звонит начальству, отвечаю на вопросы его коллеги. Ответы моих собеседников не устраивают. Мне возвращают документы и предупреждают: «Увижу тебя сам знаешь с кем, выкинем тебя в Беларусь». Пытаюсь уточнить, с кем, но мне не отвечают. 

На кладбище ищу могилу мигранта — она в самом углу. Ganiyu Olashile Raji. Умер 12 декабря 2021 года. Как рассказали волонтеры, тело нигерийца нашли в деревне Ольховка возле жилых домов — он замерз. Боялся постучать или уже не было сил — неизвестно. Почти два года спустя на могиле всё еще стоит временный деревянный крест: обычно такой убирают через год и устанавливают надгробие.