«Новая газета Европа» благодарит Fivebooks за возможность перевести публикацию.
Лучшие новые книги о России по версии Pushkin House
«Новая газета Европа» благодарит Fivebooks за возможность перевести публикацию.
— Вы в этом году возглавляете жюри Книжной премии Pushkin House. Прежде чем мы перейдем к книгам, расскажите нам вкратце о самой премии и о том, какие книги вы отбирали?
— Pushkin House — это авторитетная организация с долгой историей, занимающаяся культурным обменом и связями между Великобританией и Россией. Она была основана во время частичной либерализации в СССР в начале 1960-х годов, в период, известный в российской историографии под названием «оттепель», и существует до сих пор. Это независимое учреждение, оно не имеет отношения ни к чему, связанному с российским государством, — как, впрочем, и с британским. Большое преимущество участия в жюри Книжной премии Pushkin House именно в том, что ты не зависишь ни от какой официальной структуры.
Критерии премии довольно широки. Она вручается ежегодно за лучшую книгу о России в научно-популярном или документально-публицистическом жанре на английском языке. Сюда входят и книги, переведенные с других языков, включая русский. Это задает очень широкие рамки, в которые можно вместить любое количество текстов, опубликованных в течение года.
Члены жюри пытаются найти баланс между субъективностью, которая неизбежна, и попыткой быть объективными, что сложно, поскольку все они — живые люди со своими вкусами и специфическими профессиональными деформациями, что заставляет их видеть мир определенным образом. Например, я политолог, и поэтому, если говорить о нон-фикшн книгах о России, я, как правило, выбираю книги по политологии. Вот почему я агитировала коллег включить в шорт-лист такие книги, как «Словарь русской политической философии». Я понимаю, такое чтение не всякому интересно, но на мой взгляд это очень занятный и амбициозный труд.
У других людей другие точки зрения, другие профессии, и они смотрят на вещи под другим углом. Ведь никто не может прочитать все книги. Никто не в состоянии даже просто охватить взглядом названия всех книг, публикуемых ежегодно на английском языке в мире. Книг много, и среди них много книг о России. Мы не можем претендовать даже на то, что знаем обо всём, что было опубликовано. Это субъективная сторона.
В то же время в состав жюри отбирают людей, которых в широком смысле можно назвать публичными интеллектуалами. Предполагается, что они не только глубоко разбираются в своих конкретных отраслях, специализации или профессии, но и понимают общий путь, по которому движется мир. Мы стремимся соответствовать времени. Мы пытаемся найти баланс между неизбежной субъективностью и объективностью, к которой мы стремимся.
Мы начали с того, что составили длинный список книг, не оглашая его публично. Из этого списка каждый член жюри выбирает от четырех до восьми понравившихся книг. Если одно и то же название выбирают хотя бы два члена жюри, оно попадает в шорт-лист. В прошлом году, когда я тоже была членом жюри, наш так называемый короткий список состоял из десяти названий, и это довольно много. В этом году мы постарались как-то себя ограничить, и книг стало шесть.
Итак, используя этот простой метод, мы в итоге получили список из шести названий. Это помогло нам достичь того, к чему мы стремились, а именно, уравновесить чем-нибудь единственную неизбежно доминирующую тему: понятно, что книги о России, опубликованные в 2022 году, будут в основном о войне.
В нашем списке есть книги о войне. Но мы не хотели ограничиваться только этой темой, какой бы важной она ни была, потому что написать и издать книгу — дело небыстрое. Люди, которые преданно и увлеченно занимаются своими темами, заслуживают внимания, даже если весь мир повернулся в другую сторону. Вы потратили годы на то, чтобы написать книгу о телешоу с куклами, о сигаретах или квир-сообществах в Российской империи, и теперь, когда ваша книга вышла, будет несправедливо, если она останется незамеченной только потому, что всё внимание публики сосредоточено на чем-то другом. Я не скажу, что нам удалось достичь какой-то чудесной гармонии, но мы хотя бы старались.
— Я просмотрела список и уже начала читать некоторые из этих книг. Они очень легко читаются, в них нет академичности, и они совсем не сухие.
— Если бы вы только видели мою подборку книг! Я сильно подозреваю, что, кроме меня и моих академических коллег, все остальные сказали бы, что это читать невозможно. Но, к счастью, я не единственный член жюри.
— Давайте пройдемся по шорт-листу. Я хотела бы начать с двух книг о войне России с Украиной, потому что, как мне кажется, многие хотели бы больше разбираться в этом и лучше ориентироваться насчет того, какие книги об этом прочесть. Первым в списке стоит книга Оуэна Мэтьюза «Просчет: Скрытые мотивы Путина и войны России против Украины» (Overreach: The Inside Story of Putin and Russia's War Against Ukraine). Что вам понравилось в этой книге и почему она попала в отбор?
— Это замечательная книга. Оуэн Мэтьюз — очень опытный журналист, который четверть века проработал московским корреспондентом различных мировых СМИ. Он хорошо известен в кругу тех, кто наблюдает за Россией, он написал несколько книг на эту тему. По моему личному мнению, «Просчет» — лучшее из возможных названий для этой книги. Это один из тех случаев, когда слово попадает точно в цель. Это название одним словом охватывает всю проблему в комплексе.
Я недавно читала одну научную статью, которая внезапно начиналась с фразы «эта ублюдочная война» (misbegotten — очень архаическое оскорбление, буквально оно значит «зачатый по ошибке»). Это определение показалось мне очень подходящим. Оно звучит как-то очень по-шекспировски, но ситуацию описывает точно.
То же самое и с «Просчетом». У тебя есть красивый план, и ты уверен, что он увенчается успехом. Ты уже проделывал это раньше, и всё получалось. Потом ты делаешь то же самое, но в большем масштабе, и вся конструкция рушится тебе на голову. Ты зашел слишком далеко.
С книгой Оуэна Мэтьюза, как и с другой книгой о войне из нашего короткого списка, — «Война России» Джейд Макглинн — есть очевидная проблема. События разворачиваются на наших глазах. Аудитория ждет немедленных ответов, прогнозов, предсказаний и выводов. Есть спрос, и его пытаются удовлетворить, но написать нечто столь окончательное, как книга, трудно и рискованно. Книга — это цельный организм, это отдельный мир. После последнего написанного тобою слова ты ставишь точку, и вот твоя маленькая уютная вселенная готова. Но очень неуютная большая вселенная, окружающая тебя и твою книгу, продолжает существовать и развиваться.
Есть известная история о Чжоу Эньлае: когда его спросили о последствиях Французской революции, тот ответил, что еще слишком рано об этом рассуждать. Пока еще слишком рано что-либо говорить об этой войне. И тем не менее люди пишут книги, и это требует смелости.
Книга Мэтьюза хороша тем, что, поскольку он журналист, ему привычно описывать текущие процессы, события в момент развития. В своей книге он не дает ответов и не подводит никаких итогов. Это скорее попытка описать, чем проанализировать. Но она и аналитическая в том смысле, что заостряет внимание на работе пропаганды, в которой, будучи журналистом, он хорошо разбирается. Он анатомирует российскую систему дезинформации, пропагандистскую машину, которая сумела одновременно заложить основы этой войны и ввести в заблуждение собственное руководство, подтолкнув его к тому, чтобы ее развязать. Именно это делает книгу такой интересной. Еще ее отличает известное смирение: автор не пытается изобразить, что знает ответы на все вопросы. Это в равной степени справедливо и в отношении книги Джейд Макглинн.
— Пытается ли Оуэн Мэтьюз проникнуть в сознание Владимира Путина и понять, что привело его к решению вторгнуться в Украину?
— Он пытается сделать то, что я, как политолог, назвала бы анатомированием процесса принятия решений. Это не совсем попытка проникнуть в чье-то сознание — такое невозможно. Он описывает российскую систему принятия решений в целом как политический механизм, как некий «черный ящик», по определению Дэвида Истона, который обрабатывает запросы и превращает их в политические решения. Мэтьюз опирается на свой богатый журналистский опыт, используя в том числе инсайдерскую информацию и свои связи в России. Он уделяет особое внимание пропаганде и информационной сфере, что, на мой взгляд, очень ценно.
— Давайте теперь перейдем к книге Джейд Макглинн «Война России» (Russia's War). Она исследователь, специализирующийся на российских СМИ, истории и политике, и, мне кажется, она придерживается немного другого подхода.
— Само название книги провокативно, поскольку оно представляет определенную точку зрения. С самого начала войны идет спор о том, война ли это Путина или война России. Я сейчас нахожусь в Германии, и полуофициальная позиция здесь заключается в том, что это путинский Krieg.
Это не война, которую российский народ ведет против украинского народа, — это кампания, возглавляемая российским авторитарным руководством.
Джейд Макглинн пытается проанализировать состояние умов росссиян. Она фокусируется на тенденциях изменений общественного мнения. Как и Мэтьюз, она очень хорошо разбирается в мире информации и дезинформации и методах работы российской пропагандистской машины, что всегда увлекательно. В свое время мне очень понравилась книга Питера Померанцева «Всё неправда и всё возможно: сюрреалистическое сердце новой России» (2014). Он явно больший поклонник Владислава Суркова, чем я, — думаю, он слишком романтизирует нашу администрацию президента и ее управление внутренней политики, — но это отличная книга на такую захватывающую тему.
В «Войне России» речь идет об официальных публичных нарративах, которые производятся и эксплуатируются пропагандистской машиной. Книга пытается ответить на очень сложный вопрос (на который, я думаю, у нас нет ответа): был ли этот провоенный агрессивный нарратив, продвигаемый российской пропагандой, изначально навязан самой этой системой или нет? Сама ли система пропаганды производит смыслы, получая указания из Кремля и превращая их в нечто удобоваримое для публики? Или это более мрачная история: пропаганда улавливает и усиливает настроения людей, превращая их в оружие? Говорит ли пропаганда то, что приказывает ей говорить Кремль, или то, что хочет слышать общественность?
Автор не дает ответа — по крайней мере, насколько я поняла. Этот вопрос сложен, потому что в авторитарном государстве не откликаются на общественный запрос, а создают его. Это дает возможность переложить вину, сказав: «Это то, чего хотят люди! Вы же видите, как хорошо публика это ест!» Но как она может не есть, если это единственное блюдо в меню, если вы убили и заткнули все остальные голоса?
Я упомянула лишь часть вопросов, которые рассматриваются в книге. Именно это делает ее такой интересной. Будучи русской, я рада, что автор не делает однозначного вывода: название книги более определенно, чем содержание.
— Хорошо, давайте перейдем к другим книгам из шорт-листа. Прежде всего, это «Маппеты в Москве» (Muppets in Moscow) Наташи Лэнс Рогофф, в которой она рассказывает о том, как привезла американское телешоу «Маппеты» в Россию. Книга интересна еще и тем, что она о 1990-х годах, когда казалось, что в России всё будет хорошо, и все предвкушали демократическое будущее. Расскажите об этой книге, и чем она вам понравилась.
— Как же может не понравиться история о маппетах? Кроме того, это про мое детство. Я помню, как эти мультики появились в телевизоре. Ребенком я смотрела советское телевидение, на котором, если повезет, показывали ежевечернюю десятиминутную передачу «Спокойной ночи, малыши!» Я помню, как-то раз ее отменили, потому что в этот день умер Константин Черненко. Я так и не простила советскую власть за то, что тогда долго сидела и ждала свой мультик, а вместо этого оркестр заиграл какую-то грустную музыку. Я спросила, почему так, и мне ответили, что умер генеральный секретарь партии, царствие ему небесное.
И вдруг в этом мире, в начале 1990-х годов, стали появляться красочные зрелища, совершенно другие стилистически и идеологически. Я помню, как появились американские мультфильмы, как я посмотрела свою первую диснеевскую сказку. Это было чудо, такое не забудешь. И да, я помню «Маппетов». Что меня больше всего поразило — подозреваю, как многих других в СССР, — это цвета. Мы все жили в среде, бедной сенсорными раздражителями, в довольно тусклой атмосфере. А эти существа не были похожи ни на что из того, что мы видели прежде. Они были разноцветные и нейлоновые. У них были такие длинные руки и ноги. Они пели хором. Там были песни! Иногда ты с трудом понимал сюжет, настолько всё в нем было непривычно, но в то же время увлекательно.
Читать сейчас про то, как это «Маппет-шоу» появилось в России и что за этим стояло, очень и очень интересно. Должна признать, это эскапистское чтение. Оно возвращает нас во времена, когда, как вы говорите, мы думали, что очень скоро всё будет очень хорошо. Когда казалось, что нет ничего невозможного. Когда то, что вчера было невозможно, на следующий день становилось реальностью. Сейчас вряд ли стоит снова надеяться на такое стечение обстоятельств, но, говорят, у каждого поколения своя ностальгия, и наше поколение ностальгирует по яркости, новизне, безграничным возможностям и рискам 1990-х годов.
— Это ведь еще и забавно? Сама идея того, что культура американских кукол перекликается с чувствами русских людей… наверняка в книге есть немало хороших эпизодов.
— Эта история местами и вправду забавная, но когда ты уже не ребенок, то понимаешь, что в 1990-е годы были не только яркие краски. Это было также чрезвычайно опасное десятилетие, и многие его реалии были довольно мрачными. Описание книги на сайте Пушкинского дома, мне кажется, это удачно отражает. Там говорится, что автор представляет свою тему «с юмором и с состраданием к коллегам». Это хорошая и точная формулировка.
— Следующая книга в нашем коротком списке — «Места нежности и жара» (Places of Tenderness and Heat) Ольги Петри. О чем она?
— Она о Петербурге конца XIX века и о том, что мы сегодня называем ЛГБТ-культурой, в то конкретное время и в том конкретном месте. В основном речь в ней идет о мужской гомосексуальности и о том, как люди избегали излишнего внимания абсолютистской монархии и воспользовались вновь обретенной свободой в первые годы ХХ века. Она также о том, как эта очень личная и очень скрытая культура влияла на публичную культурную сферу, ведь многие из тех людей были деятелями культуры: писателями, танцорами, поэтами и так далее.
Это книга о периоде, о котором, как нам кажется, мы много знаем: о Серебряном веке. В России он во многом стал предметом культа. Мы дорожим воспоминаниями, эстетикой и наследием той эпохи. Золотой век — это эпоха Пушкина, а Серебряный век — это период декаданса. В нем есть вся прелесть обреченного мира. Читая о том времени, ты знаешь, что через пять или десять лет этот он будет разрушен и полностью уничтожен. Именно это придает ему ту особую яркость и выразительность, которая свойственна только тому, что обречено на гибель.
Я прочла пару рецензий на книгу, в которых ее критикуют за то, что в ней не раскрывается ничего нового. Но то, что известно одним людям, может быть совершенно неизвестно другим. Я определенно не знала почти ничего из того, о чем говорится в этой книге, и сделала для себя много открытий. В ней запечатлен уникальный момент российской истории с той точки зрения, которая редко бывает представлена в печати. Возможно, мое удивление выдает во мне русского человека. Эта книга вряд ли будет опубликована в России в обозримой перспективе из-за цензуры.
— Перейдем к следующей книге историка Триши Старкс «Сигареты и Советы: Курение в СССР» (Cigarettes and Soviets: Smoking in the USSR). Почему жюри выбрало эту книгу в шорт-лист 2023 года?
— Эта книга принадлежит к тому жанру исторических исследований, который, я думаю, заслуживает поощрения: истории быта. Пожалуй, у нас слишком часто всю историю сводят к лидерам, фюрерам, королям, военным диктаторам и крупным историческим событиям. Но повседневная жизнь людей состоит не из этого. Когда ты обращаешься к такой теме, то внезапно видишь вещи, казалось бы, хорошо известные, под совершенно другим углом. Это дает новую перспективу и делает картину мира более сложной.
Я бы сравнила «Сигареты и Советы» с книгой, которую я недавно прочла на русском и которая меня очень впечатлила. Она об истории сети советских магазинов под названием «Торгсин», что расшифровывается как «торговля с иностранцами», существовавших в 1920–30-е годы. Большинство русских читателей знают о них по некоторым эпизодам из «Мастера и Маргариты», где герои, помощники сатаны, приходят в один из этих сияющих роскошных магазинов и сжигают его. Книга, о которой я упомянула выше, является исследованием по экономической истории, и из нее неожиданно становится ясно, чем на самом деле была советская индустриализация. Торгсин представлял собой механизм по выкачиванию ценностей из голодающего населения — таких как ювелирные изделия, золото или царские деньги, которые могли у них сохраниться, и которые они могли обменять, например, на муку, чтобы испечь себе хлеба. Затем эти вещи превращались в твердую валюту, которую отправляли на Запад в обмен на промышленное оборудование и технику для советской армии. Это всё равно что увидеть скелет человека. Однажды увидев, ты уже не сможешь забыть это знание. Вот что получается, когда изучаешь такие исторические детали, как Торгсин, который не встретишь в учебниках истории.
То же самое относится и к «Сигаретам и Советам». Советское общество было очень подвержено курению. Даже теперь, в постсоветские времена, мы, русские, по-прежнему курим больше, чем в сопоставимых по уровню жизни или образования странах Европы и Северной Америки. Советская власть не особо заботилась о том, чтобы люди меньше курили. До самого недавнего времени практически не проводилось никаких антитабачных кампаний. Наоборот, делалось всё, чтобы заставить людей курить, потому что именно так государство получало прибыль. Равным образом государство поощряло людей пить, потому что зарабатывало на торговле алкоголем.
Всё это кажется относительно невинным и может выглядеть забавным, потому что в книге есть все эти старые советские рекламные объявления, рассказывающие, как здорово выкурить сигарету.
Но за всем этим скрывается совершенно людоедское государство.
Опять же, как только ты это увидел, ты не сможешь этого забыть, и как только ты это понял, ты начинаешь видеть это повсюду.
— Это удивительно, потому что в начале книги описывается, каким категорическим противником курения был Ленин. Он абсолютно терпеть этого не мог и не позволял никому курить рядом с собой, и тем не менее…
— Да, он не заложил никакой традиции в этом отношении. К нему никто не прислушался. Это было его личное предпочтение, но когда государству нужны деньги, ничьи вкусы не учитываются, даже вождя.
— Давайте обратимся к последней книге в шорт-листе 2023 года. Это книга Райана Такера Джонса, историка окружающей среды, «Красный левиафан: тайная история российского китобойного промысла» (Red Leviathan: The Secret History of Russian Whaling). Расскажите нам об этой книге.
— Мне трудно судить, действительно ли эта история тайная или нет, потому что до того, как мне попалась эта книга, я абсолютно ничего не знала о китобойном промысле, советском или еще каком. Для меня это была неизведанная территория. Я лишний раз порадовалась счастливой возможности быть членом жюри книжной премии, потому что она дает вам доступ к книгам на такие темы, за которые вы сами никогда бы не взялись. Я теперь знаю кое-что новое — например, как называются различные части кита. По ходу дела я узнала несколько новых слов, которые прежде были за рамками моего опыта.
Но если вам интересно мое впечатление от книги как политолога, то это опять история о государстве, ищущем способы заработать. Если конкретнее, заполучить что-нибудь такое, что можно было бы продать Западу за твердую валюту, на которую СССР мог бы затем купить товары, которые сам производить не умел. Мне последнее время всё чаще кажется, что смыслом существования Советского Союза было найти что-нибудь на продажу, — будь то древесина, зерно или золото, будь то нефть, газ или киты. Пожалуй, этим вполне можно логически обосновать много такого, что мы привыкли объяснять иным, более замысловатыми способами.
Когда автор говорит о трагическом советском эксперименте (это выражение, я думаю, применимо не только к китобойному промыслу), он имеет в виду
хищническое отношение к природе — равно как и хищническое отношение к собственному населению, как и хищническое отношение ко всему вообще, — что в конце концов и привело к развалу.
Китобойный промысел был настолько антиэкологичным, насколько только можно себе представить. Его вели люди, которые и близко не задумывались не то что об устойчивом и долговременном развитии, а даже и о сохранении собственной материальной базы. Они никогда не придавали этому значения. Мне снова и снова приходится говорить об одном и том же. Но я действительно думаю, что чем дальше от нас советские времена, тем ярче видна их беспрецедентная бесчеловечность, в том числе по отношению к китам.
— Обратимся к книгам, выходящим в свет прямо сейчас. Вы читали последнюю книгу Сергея Плохия?
— Нет, но надеюсь, что такая возможность будет. Это автор, за которым всегда стоит следить.
Есть еще одна книга, которую я хотела включить в короткий список, — «Россия против современности» (Russia Against Modernity) Александра Эткинда, которая была опубликована в апреле. Она короткая и больше похожа на развернутую статью, чем на книгу, и оттого читается еще легче. Эткинд — известный мыслитель. Он сейчас работает в Центрально-Европейском университете в Вене. Он много лет жил во Флоренции. Он автор книги «Внутренняя колонизация. Имперский опыт России». Это, кстати, его собственный термин. Его новая книга о войне России как о войне против современности, о попытке остановить время. Это тоже просчет. Такую войну невозможно выиграть, и ее вообще не следовало начинать.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}