«На этой почве растет не идеология, а кувалда»

Глава Следственного комитета Александр Бастрыкин, выступая недавно на Всероссийской научно-практической конференции Московского университета МВД России, призвал закрепить в Конституции государственную идеологию, а также упразднить статьи, регламентирующие приоритет международного права над национальным. Есть у Бастрыкина и претензии к статьям, определяющим примат прав человека, над ними он тоже считает нужным поработать. Апологизируя эту точку зрения, он произнес буквально следующий революционный спич:

Указывая на «ошибки» авторов российской Конституции, Бастрыкин предлагает и пути преодоления этих ошибок: вот ведь, новая идеология уже сверстана — в указе президента от 9 ноября 2022 года, о госполитике России на основе «духовно-традиционных ценностей».

В этом указе Путина, напомним, помимо скрепных понятий «семья» и «патриотизм», в качестве ценностей, разделяемых российским народом, упоминается приоритет духовного над материальным и общественного над личным. Особый акцент в этом документе сделан на борьбу с «деструктивным влиянием» на россиян извне, попытки растоптать их «традиционные ценности».

В указе перечисляются конкретные угрозы для «традиционных ценностей»: «отдельные СМИ», «недружественные страны», «иностранные НКО и некоторые организации и лица в России», «экстремистские и террористические организации». Как мы видим, за последний год Россия весьма преуспела в реализации заветов Путина.

Хотите как в Чечне?

Формально Россия освободилась от государственной идеологии в 1990 году, с отменой 6-й статьи Конституции СССР о руководящей роли коммунистической партии, напоминает бывший председатель Совета ликвидированного Правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов.

«Господина Бастрыкина больше заботит не идеология: у него «чешутся» права и свободы человека, — говорит Александр Черкасов. — Примат этих прав и свобод человека записан во 2-й статье действующей Конституции России. И почему-то среди силовиков считается, что если права и свободы человека будут упразднены, то полицейская работа пойдет проще и легче. Она уже и сейчас облегчена тем, что Бастрыкин не стеснен Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод — из неё Россия вышла год назад. Но ему хотелось бы большего — и это все не про идеологию, а про полицейское государство. 

Отталкиваясь от слов Бастрыкина про «лихие 90-е», к которым якобы привели гарантированные Конституцией права и свободы человека, Черкасов напоминает нам про Вторую чеченскую войну. Официально войной она, впрочем, не называлась: была объявлена «контртеррористическая операция». Силовикам было позволено все, не было никаких ограничений, которые предусмотрены при введении чрезвычайного или военного положения.

Само определение режима «контртеррористической операции» было введено в законодательство для решения задач локальных и быстрых. В Чечне этот правовой режим, объявленный в 1999 году, установился на 10 лет. В итоге республика превратилась в зону ничем не ограниченного насилия силовиков. Тысячи «исчезнувших» людей: незаконно задержанных или похищенных, брошенных в секретные тюрьмы, запытанных и убитых. Такие методы словно пришли из времен «большого террора» 1937-38 годов, когда родственникам расстрелянного сообщали, что он якобы получил «десять лет без права переписки». И если соотнести количество людей, пропавших за время контртеррористической операции, и численность населения Чеченской республики, то пропорция будет соответствовать временам «большого террора», говорит Черкасов.

«Силовикам в Чечне тогда тоже очень хотелось избавиться ото всяких ограничений, связанных с правами человека, потому что казалось: так будет легче навести порядок, — рассказывает Александр Черкасов. — Прокуроры не мешают, они на «зачистках» не присутствуют — и силовики, не ограниченные правом, творят массовое неизбирательное насилие. 

И примерно после теракта в «Норд-Осте» в октябре 2002 года российским властям пришлось задуматься: что же делать, чтобы «контртеррор», ничем не ограниченный, не становился мехами, раздувающими огонь террора?»

С этой точки зрения пожелания господина Бастрыкина об отмене в России «либеральной идеологии», признающей права и свободы высшей ценностью, говорят, во-первых, о его глубочайшем непрофессионализме, и, во-вторых, о совершеннейшем незнании недавней истории страны. «Эти господа, желающие забить свою и чужую голову «государственной идеологией», не понимают, что тем самым способствуют разрушению основ стабильности в России, — подчеркивает Черкасов. — Распространенный полицейский предрассудок о том, что гражданские свободы расшатывают порядок — это заблуждение. Напротив, права и свободы человека не расшатывают безопасность, но являются краеугольным камнем любой долговременной безопасности. Это действует везде и всегда. Ведь не просто так даже на Северном Кавказе наибольшего успеха в стабилизации обстановки добился генерал ГРУ Юнус-Бек Евкуров, который, став в конце 2008 года руководителем Ингушетии, использовал тактику «умной силы», ограничивая произвол федеральных силовиков».

Выстрел в будущее

«Не имея никакого проекта будущего, товарищи вроде Бастрыкина обращаются к прошлому, — поясняет Александр Черкасов. — К брежневскому ли прошлому, когда они были молодыми офицерами. Или даже к сталинскому, за которым им мнится какое-то величие. Они пытаются воспроизводить свое понимание этого прошлого как проект будущего. Да, тогда была государственная коммунистическая идеология. И, как отметил Конституционный суд еще в 1992 году в решении по «делу КПСС», центральный носитель этой идеологии, Политбюро Коммунистической партии, руководило и направляло политику террора против собственного народа».

Делалось это разными методами, продолжает Черкасов. Иногда методы были совершенно экстремальными: военный коммунизм, гражданская война, коллективизация, «большой террор», депортации целых народов. Иногда эти способы контроля общества и «социальной инженерии» более ограниченными — последние 30 лет СССР вообще, казалось бы, бархатными:

«С 1959 года и до 1986 года, почти до развала СССР по политическим статьям в стране были осуждены порядка 5000 человек. Тогда, при наличии любезной Бастрыкину государственной идеологии и при подотчетности КГБ ЦК Коммунистической партии, основным методом работы с обществом была так называемая «профилактика. С людьми, проявившими нелояльность, — неправильные разговоры, выступления, письма, — чаще всего проводили «профилактическую» работу: исключали из комсомола, увольняли с работы, забирали в армию — примерно по сто человек на одного посаженного в тюрьму или лагерь. Эти действия не были напрямую связаны с уголовными репрессиями. Но через такую «профилактику» прошли около полумиллиона человек, каждый из которых был, если угодно, центром кристаллизации гражданского общества. И именно потому, что в течение трех десятков лет газонокосилка «профилактики» тщательно ездила по мозгам активных и неравнодушных людей, мы не увидели в 1990-х годах новую демократическую элиту.

Их место в обществе и государстве заняли бывшие комсомольцы и молодые чекисты. Такой вот «выстрел в будущее»: именно то, что гражданское общество десятилетиями, поколениями заботливо пропалывали и выкашивали, как раз и привело к «лихим 90-м». 

Удивительным образом теперь в России в значительной мере восстановлена та самая старая добрая позднесоветская система репрессивного контроля. Черкасов обращает внимание: это было сделано без учреждения государственной идеологии — одним только репрессивным законодательством о дискредитации. Теперь то, что противоречит словам Игоря Конашенкова, Сергея Лаврова и Марии Захаровой, объявлено «дискредитацией» и «фейками». Уголовных дел по «антивоенным» статьям — сотни, а административных протоколов — около двадцати тысяч. При втором «нарушении» за административкой следует уголовка — это очень похоже на сочетание «профилактики» и уголовных репрессий лет пятьдесят назад.

«И если эта «полицейская академия» — таки родит более широкую «государственную идеологию», то ничего нового из этого не получится, кроме сегодняшних «посадок» и нового «выстрела в будущее», — уверен Черкасов. — Но такое «длящееся прошедшее» уже стоило нам сотни лет выпадения из истории, вне которой жили целые поколения. Теперь господин Бастрыкин предлагает аналогичный «подарок» для поколений будущих».

Ни идеалов, ни ценностей

При этом сам Бастрыкин, видимо, мало смотрел телевизор и плохо себе представляет, какими идеалами живет государство последние лет 20, усмехается Черкасов. И это его счастье, что плохо представляет! Потому что главный идеал «подлых нулевых» — это отказ от любых идеалов и ценностей.

«Первый пункт этой «идеологии нулевых»: интересы правящей элиты выдаются за всенародные ценности и идеалы, — иллюстрирует эту мысль Черкасов. Второй: все продаются, идейных нет, вспомним тезис Путина: «кто ужинает девушку, тот ее и танцует». В-третьих, нет больше моральных шкал, нет «лучше» и «хуже». Долгие рассуждения о том, что, мол, добро относительно, позволяют этой власти забыть: зло бывает абсолютным. Там, где тридцать лет был возможен Жириновский, — шут при трех с половиной государях, — где возможна такая клоунада, там возможно все: отрицание любых шкал и отмена любой экспертизы».

А последнее ведет к «отрицательному отбору» во всех отраслях — от торговли подержанными машинами и ресторанного бизнеса до политической жизни. Отрицание ценностей как таковых размывает саму возможность любой идеологии. Идеология предполагает какие-то идеалы, напоминает Черкасов: «Хочется Бастрыкину сказать: «Товарищ, у нас проблемы! Фундаментные блоки №300, те самые бетонные, из которых можно было сложить фундамент идеологии — их отменили! Украли, если так понятнее!»

«Боюсь, если новое поколение наших вождей начнет строить идеологию, им будет сложнее, чем тем, с кого они берут пример, — резюмирует Черкасов. — Те, старые, исходили в своих «проповедях» из того, что есть «плохо» и «хорошо», из наличия иерархии ценностей. По крайней мере, полвека назад, отрицая массовый террор, голодомор, пакт Молотова-Риббентропа и Катынский расстрел, они не говорили: «Это было правильно!». А новые «идеологи» в последние годы даже не отрицают тех преступлений и даже настаивают: «Репрессии и расстрелы — это было хорошо, и вообще «все мужчины делают это!» Но на этой почве растет не идеология, а кувалда».