— Можете рассказать про 24 февраля? Что с вами было в тот день?
— Мы проснулись от того, что аэродром, который не очень далеко от нас находится, начали бомбить. [В тот день] всё тряслось, летали самолеты, падали бомбы. Вот так мы проснулись. Я была в состоянии шока. Мы вроде и ожидали такое, но не могли поверить до конца в то, что конкретно на нас будут лететь бомбы… Тогда казалось: это должно было [скоро] закончиться. У нас были, наверное, надежды на переговоры: состояние шока не давало оценить ту ситуацию полностью и поверить в то, что не совсем чужие нам люди могут такое сделать. Николаев же русскоязычный город. От падающих на нас бомб было ощущение мерзости и чувство того, что тебя предали. И работая уже сейчас с детьми, да и со взрослыми, я понимаю, что и у них на травму от самой войны наложилось еще и это.
У подростков, с которыми я работаю, одно и то же ощущение: