«Это разрыв пошлости обыденного»

Александр Иванов, преподаватель, Иркутск — Алматы

— Мне казалось, что предупреждения Запада о войне — пропаганда как раз со стороны Запада. Потому что никакой здравомыслящий человек столь вредоносное действие для России да и для самого себя совершить не может. То, что во главе страны стоят негодяи, было понятно уже давно. Но я думал, что они хотя бы немного умны. После 24 февраля мы за неделю решились на отъезд. 

Нашего старшего в тот момент отчисляли из вуза. И мы уже думали: «Не отправить ли его в целях воспитания в армию?» А тут… Одно дело погибнуть, защищая Родину. В такой ситуации я бы и сам пошел воевать. Другое ‒ сгинуть на позорной войне, совершая очевидное зло. В Казахстане нас часто спрашивают: «Вы по политическим мотивам уехали?» На мой взгляд, слово «политический» неуместно. Когда речь идет о налоговой ставке — тогда это политика. Здесь же мотивы этические, эстетические, экзистенциальные, если угодно.

Мне очень понравились алматинцы — интеллигентные доброжелательные люди. Тебе здесь заранее рады, авансом. Уровень эмоциональной агрессии на порядок ниже, чем в обычном российском городе. Когда идешь по алматинской улице, погруженный в повседневные хлопоты, а потом поднимаешь голову, видишь горы ‒ и они всю эту суету мгновенно уничтожают. Это разрыв пошлости обыденного. Алматы, по-моему, очень богемный город. Здесь творчество пронизывает жизнь большого количества людей. Если в Москве многие вещи, связанные с искусством, стали слишком профессиональными и даже циничными, то здесь как будто есть желание через творчество увидеть свет истины. Я тут стал гулять раз в пять больше обычного. Испытываю удовольствие просто от того, что хожу по этим улицам. Мне очень нравится «Золотой квадрат» (старый центр). Это место, предназначенное для нормальной человеческой жизни. Оно соразмерно человеку — и это, наверное, тоже свойство всего Алматы.

У меня дочь до отъезда несколько раз спрашивала: «Кто у России друзья, а кто — враги?» И мне трудно было ответить, потому что количество «врагов» необъяснимым образом постоянно увеличивалось. Когда переехали, она снова спросила то же самое, но уже про Казахстан. И я опять оказался в тупике: врагов-то нет. Это восхитительное умение — жить без врагов. Возможно, где-то за счет хитрости и компромисса, но в целом добиваться своего дружбой. Когда ты едешь в другую страну и говоришь, что ты из Казахстана, люди относятся к тебе лучше. А когда говоришь, что из России, то хуже. Это тоже многое говорит о политике.

У меня есть ощущение, что эта страна держится только за счет инерции. Отчетность фальсифицируется. Власть получает информацию, которая на 80% состоит из лжи. Обратной связи практически нет. Система управления разрушена. Чтобы ехать на такой «телеге» на войну, надо быть полностью неадекватным. Я, если честно, не верю в существование России как единого государства в ближайшем будущем. После военного поражения все начнут убегать от него вместе со своими регионами. Я надеялся, что в ходе трансфера придут здравые современные люди, которые не живут в паранойе. К сожалению, паранойя победила. У нас есть черносотенная часть общества, которая очень сильна. Для страны сейчас, как мне кажется, одна из главных опасностей — падение в полноценный национал-социализм. Пока я не вижу предпосылок для перемен и не понимаю, куда возвращаться. Для нас жить в Казахстане — очень благоприятный вариант.

«Свободомыслящий, проказахский, но не националистический»

Андрей Поздняков, социолог, краевед, Новосибирск — Алматы

— В прошлом году я написал колонку про 9 мая на местном сайте. Я человек аккуратный в выражениях, цену слова понимаю. Статья получилась достаточно горестная. Но нашлись добрые люди, написали доносик. Перспектива оказаться в лапах следствия года на три мне, естественно, не нравилась. И я уехал на пару месяцев в Тбилиси. Я на самом деле большой патриот Сибири, и меня эмиграция в «неродные» края никогда не прельщала. Еще в начале 2021-го я готов был взять очередной кредит, чтобы купить квартиру в центре Новосибирска и сделать в ней просветительский центр. Мне уже некуда девать книги по истории и краеведению. Мы с женой много квартир посмотрели. Хотели взять двушку, одну комнату сделать библиотекой, а во второй — небольшой зал для квартирников и лекций. Правда, потом вышел закон о «просветительской деятельности»… Но об отъезде я тогда даже не задумывался. Дело с моей статьей закончилось ничем благодаря адвокатам и шуму в СМИ. А в сентябре моего доброго знакомого, историка Сергея Чернышова, стали преследовать. Ему приписывали оправдание нацизма за пост про Александра Невского. Мы шутили потом, что наши отношения чуть крепче, чем родственные, потому что у нас один адвокат на двоих и один следак на двоих.

24 февраля — полный кошмар. Одно из направлений моих исследовательских интересов — Беларусь и Украина. У меня там много друзей. И мне эта война просто нож в сердце. Я родился на севере Казахстана, в Павлодаре. У мамы остались родственники в Алматы. Я здесь много бывал в детстве и в юности, потом приезжал с женой. Хорошо знаю и люблю этот город. Мы собрались и за весну и июнь постепенно переехали.

Как Егор Летов и Янка Дягилева во многом характеризуют Новосибирск, так Алматы характеризует старая «А’Студио» с Батырханом Шукеновым. Ее можно назвать попсой, но это очень умная попса. Нетиповая «типовая архитектура» роднит Алматы скорее с Ташкентом, чем с Усть-Каменогорском или Карагандой. Тут и топонимика специфическая. Старые алматинцы называют улицы по-старому. Это, конечно, не ностальгия по советскому времени, но код «свой — чужой». Места обозначают не адресами, а углами (в Алматы регулярная планировка с сеткой узких кварталов — удобно ориентироваться по перекресткам. Например, «встретимся на Абая — Гагарина»). Еще обозначение «верх — низ» (верх — к горам, низ — от гор; верх — это юг, а низ — север, что, конечно, сбивает с толку туристов). Это очень милые здешние коды. 

Алматинцы очень разные, но в целом они столичники, привыкшие жить хорошо. Алматы по благоустройству, наверное, чуть не дотягивает до Москвы. Но я примерно понимаю, сколько денег закапывает в землю Собянин и сколько здешние чиновники. Мой родной Новосибирск за последние лет шесть был превращен просто в дремучую помойку. Я это говорю абсолютно без злорадства, а с болью в сердце. В 1990-е казахстанские города выглядели плохо. Мы в Новосибирск ехали как в очень крутой город. А сейчас даже сравнивать нельзя — Алматы гораздо комфортнее. Раньше здесь был чиновничий флер. В его отсутствие, мне кажется, многие алматинцы вздохнули с облегчением. Хотя кто-то, конечно, ревнует, что «Назарбаев променял нас на Астану». Я очень люблю весь алматинский модернизм. Сейчас работаю с проектом по защите модернистского наследия Archcode, вожу архитектурные экскурсии. И еще у меня есть просто ознакомительные экскурсии для туристов и переселенцев.

Первые недели после начала войны я вообще ничего делать не мог. А сейчас, знаете,

И ты дальше что-то делаешь. Всё равно же должен в душ сходить, зубы почистить, позавтракать, идти на работу, но за пазухой лежит этот камень. Вот у меня он с 24 февраля где-то над желудком поселился. Время от времени дергает за нервные окончания. Да, мне безумно стыдно за Россию, за себя, за то, что мы не смогли это остановить. Не знаю, в какой момент и где это пошло не так.

Я очень хочу вернуться и заниматься своим городом, Сибирью. Другое дело, что сейчас в этом нет никакого смысла. У меня был очень тяжелый 2016-й по личным причинам. Году к 2019-му какая-то уверенность появилась. Потом пандемия. Потом все эти уголовные проверки. А теперь война. То было напряжение, а сейчас — просто крах всего. Я готов начинать с нуля, но я хочу, чтобы у меня был хоть какой-то горизонт. А сейчас единственный горизонт — как-то лавировать, чтобы тебя не арестовали за «фейки», а нарисовать они могут всё, что захотят. Потом еще заставят меня или моего ребенка встать буквой Z. Да идите вы! Не для этого я рождался и ребенка воспитывал. Я жене так и говорю: давай пробовать, мы сильные, мы с тобой 1990-е прожили, все дефолты пережили, пандемию эту. Но хочется, чтобы хоть какой-то горизонт был и ты цель мог поставить. А в России тебе просто все перспективы в жизни помножили на ноль, потому что Он ничего, кроме как обнулять, не умеет. И при этом еще соседнюю страну гробит. Гробит-то он, а стыдно мне. 

Все границы сейчас стали прозрачнее. Я остаюсь во всех комьюнити Новосибирска. И наши, которые отъехали из России, тоже. Соцсети — это механизм поддержания слабых социальных контактов. Я и так-то этих людей видел раз в месяц, если не реже. Конечно, мне хотелось бы в такую же алматинскую повестку погрузиться. Думаю, это очень существенное отличие нынешней эмиграции от прежних.

«Горы здесь — как дополнительный спутник Земли» 

Вадим Новиков, антимонопольный экономист, Москва — Алматы

— Уехать я решил сразу, 24 февраля. Но это решение вызревало очень давно. Я увидел, что Россия «одэнээривается». Даже прежний авторитаризм остается в прошлом. Гайки закручиваются, экономическая ситуация ухудшается. К тому же мне было ясно, что боевые действия не закончатся в границах Украины. 

Я понял, что в Казахстане смогу достаточно легко найти работу, потому что эта страна находится на том же уровне экономического развития, что и Россия. А значит, то, чем я занимался, будет востребовано. В Алматы можно работать на русском языке — это немаловажно. К тому же я хотел иметь доступ к делам, брошенным в России. Начиная с весны я уже работаю здесь. Времени на «туризм» пока особенно не было. Но меня прежде всего интересуют не красоты, а участие в жизни города. С самого приезда играю в плейбек-театре (импровизационном). Хожу в клуб изучения разговорного казахского языка «Батыл бол». 

В сравнении с Москвой Алматы — неторопливый и более мягкий человечный город. В Москве, в городском пространстве, общение очень безличное. Условно говоря, с продавцами люди не беседуют. Здесь же возникает образ «города-сада», но не в классическом смысле. Это оживленный мегаполис, в котором при этом очень много зелени. И горы, которые нависают над городом. Они очень высоко, сильно выше уровня горизонта. Для моего глаза они выглядят чем-то неземным. Гора скорее парит и светит с неба. Я их ощущаю как какой-то дополнительный спутник Земли. Ночью — Луна, а днем — горы. 

Общаюсь я и с местными, и с приехавшими. Иногда хожу на встречи, где собираются переселенцы. Третий круг — это люди, которые раньше жили в России и в Украине, а теперь зачастую рассеяны по разным странам Кавказа и Европы. Я стараюсь поддерживать с ними эмоциональную связь. И, наверное, этот традиционный круг друзей и приятелей для меня более важен. В московской жизни мы, конечно, встречались не каждый день, особенно в последние пандемийные годы. И в некотором формальном смысле разница с прошлым, может быть, не такая большая. Но есть какая-то небольшая завеса печали. Если раньше до реальной встречи было рукой подать, то теперь не знаешь, когда и при каких обстоятельствах она станет возможной.

Эмиграция — это всё-таки нечто спланированное. Беженцы — тоже что-то другое. Отъезд для большинства был экстренным, и точное слово, думаю, еще предстоит найти. В чатах обычно пишут «релокация», но это скорее термин, который должен смягчить боль. Я не предполагаю, что в какой-то обозримой перспективе вернусь в Россию. Мне кажется, что война может длиться долго и еще дольше может существовать режим Путина. Когда Путин будет уходить… Конечно, я буду жив. Он намного старше. Я на всё это с интересом посмотрю, но сомневаюсь, что вернусь даже при таком развитии событий. Я вижу себя человеком в середине жизни. Её первая половина прошла в России. Половина от половины прошла вместе с Путиным. И вот это прежнее вложение оказалось в существенной степени сгоревшим. Во второй половине жизни я бы предпочел не рисковать и делать ставку на места поспокойнее. 

«Важно, чтобы приехавшие люди были против войны»

Алим Сайлыбаев, предприниматель, организатор сообщества Salem Almaty

— Мой сын учился и жил в Томске. В апреле ему исполнилось 18 лет, и сразу после начала войны пришла повестка. Мы решили не испытывать судьбу и привезли Алана сюда. Вскоре на благотворительной выставке «Остановите войну!» познакомились с первыми переселенцами из России и поняли, что таких людей в Алма-Ате будет много. А реакция местного сообщества неоднозначна. На самом деле, мы ожидаем, что осенью-зимой будет вторая волна. Если первая была политической, то эта — экономическая, как говорят алматинцы, «колбасная». И вот этого люди опасаются — что приедут запутинцы, начнут звать сюда дядю Вову, и это станет поводом для оккупации.

Мы понимали, что в Алма-Ату сейчас едут те, кто не согласен с политикой власти и против войны. И в то же время это люди, кто может себе это позволить, — профессионалы высокого уровня, очень хороший «человеческий материал». Наш город много раз давал приют беженцам. Это часть истории Алма-Аты. Мы решили продолжить традицию и принимать всех без ограничений, но с условием — что мы против войны и в этом конфликте на стороне Украины и что переселенцы тоже попытаются адаптироваться к нашему городу. Мы понимаем, что и украинцы, и россияне здесь не по своей воле. Мы всех принимаем и создаем среду, где все будут относиться друг к другу одинаково. Это Алма-Ата. В этом уникальность нашего города и нашей страны. 

В мае прошла первая встреча нашего сообщества Salem Almaty, и там, во-первых, ребята решили помочь украинским беженцам, которые приехали буквально только с тем, что на них было надето, а во-вторых — изучать казахский язык. Мы организовали курсы. На другой нашей встрече было руководство алматинского отделения национальной палаты предпринимателей. Осенью планируем провести бизнес-форум для релокантов, который будет затрагивать две основные сферы — IT и образование. Это будет большое информационное событие.

Но очень важно, чтобы алматинцы понимали: приехавшие настроены против войны, хотят интегрироваться в наше сообщество и делают всё, чтобы это произошло на взаимовыгодной основе. Это снизит барьер страха и поможет принять этих людей. 

Наша Январская трагедия показала, что общество расколото. Причины этого раскола возникли еще в начале 1990-х. Назарбаев назвал казахов государствообразующей нацией, а русским обещал межэтническое согласие. И то и другое — в обмен на лояльность и неучастие в политике. И получилось, что эти две группы противопоставлены друг другу. В январе этот договор сломался. Казахи увидели, что они ничего не значат в этом государстве: они самые бедные, самые обездоленные. А русские поняли, что Назарбаев вовсе не гарант межэтнического согласия. Сейчас нам нужно найти общие ценности, понять, как позиционировать здесь и русскоязычных, и казахоязычных, чтобы выстроить новый общественный договор и сохранить межэтнический мир. Это масштабная задача на годы вперед. В некотором смысле мы рассматриваем адаптацию переселенцев как процесс, на котором сможем отработать инструмент уже для внутринациональной адаптации — интеграции «казахского аула» и «русского города». Если мы справимся сейчас, то в перспективе преодолеем и раскол. 

Я учился за границей и видел, что россияне слабо интегрировались в местные сообщества. Здесь я наблюдаю совсем иных людей. Они более гибкие и готовы принять другую культуру. В среде переселенцев популярен термин «неономады»: «Мы приехали в страну потомков кочевников и тоже себя считаем новыми кочевниками». Возможно, вокруг такого неономадизма мы и сможем выстроить общую культурную идентичность.

«Глядя на Алматы, я понимаю, что эта страна смотрит в будущее»

Дина Шарипова, юрист, Хабаровск — Алматы

— 24 февраля мы сразу решили, что уезжает старший сын: ему восемнадцать. Но уже 2 марта, после того как Путин пригрозил ядерным оружием, поняли, что едем все. Наверное, последние годы не раз давали повод задуматься: «А стоит ли здесь жить? А безопасно ли это?» Но было примерно как в песне у Шнурова: «Как же хорошо мы плохо жили!» Не видели побудительных причин (или, может, успешно их игнорировали). Мы жили хорошо… А после 24 февраля просто невыносимо стало оставаться. 

Я из Хабаровска — города, знаменитого протестами против ареста Фургала в 2020-м. Если бы сейчас так вышли против войны… Но не вышли же: теперь страшно. Хотя когда я читаю хабаровские паблики, вижу, что очень многие против и они не боятся об этом говорить, что удивительно для меня и очень радует. Мирные шествия горожан в поддержку своего губернатора — достаточно уникальный опыт. С одной стороны, грустный: «Как подавить протесты, не подавляя их». Полгода тысячи людей выходили каждую субботу, а их игнорировали. Ходили, ходили, уже –40℃… Люди поняли бессмысленность, устали. С другой стороны, когда мы вышли, почувствовали такое единение, возможность что-то изменить. Поначалу казалось, что сейчас вся Россия встанет и поддержит. Это, на самом деле, так классно, когда ты можешь что-то сказать власти. Нет, никто не поддержал, протест в итоге сошел на нет. Но хотелось бы верить, что он что-то поменял в горожанах. 

У меня в Алматы дальние родственники. Мой папа родился в Казахстане, после того как в 1937-м товарищ Сталин всех корейцев из Приморья выслал. Здесь с тех времен большая корейская диаспора. Казахстанцы очень радушны, всегда готовы помогать, принимать. В этом они остались такими же, какими были в 1937-м. Родственники рассказывали, что тогда им дали 24 часа на сборы, привезли в вагонах для скота и просто высадили в степь — живите, как хотите. Стали рыть землянки, а местные делились с ними и помогали. Корейцы выжили только благодаря тому, что казахи были добрыми людьми. 

После начала этой войны моя семья одной из первых сюда приехала — 7 марта. Тогда в чате по релокации, который создали местные ребята для помощи таким, как мы, было 100 человек, а сейчас четыре или пять тысяч. Именно в чате договорились встретиться. Хотелось объединиться, не чувствовать себя одинокими. Теперь эти встречи проходят каждые выходные. Самое основное, что нас объединяет, как мне кажется, — это отношение к войне. Сейчас, когда друг говорит, что он «за», ты понимаешь: то, что вы дружили много лет и пуд соли вместе съели, больше не имеет никакого значения. Тут все против. В остальном все очень разные. 

Впервые мы собрались 12 марта, было 7 человек, и все были ошарашены: «Что происходит? Как это может быть? Это невозможно!» Такое впечатление, что у всех просто мысли метались по черепной коробке. Чуть позже на смену панике и неприятию происходящего пришло понимание, что это надолго и надо открывать счета, искать работу, разбираться с документами. Это важные вопросы, которые было проще решать вместе, делиться опытом. В мае людей стало отпускать. Я даже помню ту встречу, было человек 30, и все уже больше общались группами по интересам. Это были первые не тревожные разговоры: о горах, о городе, о планах на выходные. Мы, конечно, следим за новостями. То, что творится, — это кошмар, от которого нельзя просто отвернуться. Но сейчас встречи — это уже обычное общение, как до войны. Мы просто пытаемся строить свою жизнь на новом месте. Такие встречи — неплохой заменитель дружбы. 

Что бросается в глаза в Алматы, так это 

Не знаю, как во всем Казахстане, но, глядя на Алматы, я понимаю, что эта страна смотрит в будущее. 

Я не думаю про возможность вернуться. Если мне и хочется, то в прошлое. Число 20 февраля меня бы вполне устроило. Только чтобы не наступило 24-е, чтобы мы его как-то проскочили и жили бы дальше. До сих пор не верится, что это происходит, люди гибнут просто по чьей-то прихоти. Это невозможно принять. 

Я очень люблю Хабаровск, свое окружение, друзей, с которыми мы поссорились из-за войны. Мне очень хочется туда, в то время… Мне кажется, что дело уже не в Путине. Ленин ушел. И что? Пришел Сталин. Сталин ушел? И что? Ничего. То репрессивное государство, которое построено, не исчезнет в одночасье. Понятно, что кто-то вернется, как и из белой эмиграции возвращались: вроде НЭП, вроде можно. И что потом с ними стало? Нас же долго учила советская власть, как бывает. 

«Будь ласка, дайте знати, що допомога дiйшла. З любов'ю Казахстан»

Анастасия Байбула, директор музыкального лейбла SUPERNOVA, одна из учредителей фонда гуманитарной помощи Украине, Санкт-Петербург — Алматы

— Я переехала в Алма-Ату еще в 2016-м. Мы ехали в Петербург и на трассе встретили колонну танков, которую из Беларуси должны были перебросить на Донбасс. Я была «вне политики», но это так сильно меня поразило, что я начала читать о происходящем в Украине, обсуждать со знакомыми и пришла в ужас от того, что люди рады присоединению Крыма. Россия уже двигалась в сторону несвободы, и у нас с мужем возникло понимание, что жить и развиваться тут мы не сможем. Потом нас пригласили работать в Алма-Ату. 

Когда 28 февраля у меня закончились съемки, я стала смотреть соцсети и потом просто 3 дня не вставала с кровати, не ела и ничего не могла делать. Муж мне сказал: «От того что ты лежишь и страдаешь, никакой пользы не будет. Ты же можешь пойти и помочь». Я нашла штаб, собирающий гуманитарную помощь. Потом его закрыли, и мы с волонтерами организовали фонд Posylka. Мы собираем коробки с гуманитаркой, отправляем то, что приносят люди, и ищем спонсоров. Каждую неделю пишем в инстаграм, что сейчас нужно. Обычно это еда, «гигиена», иногда теплые вещи и лекарства. У нас у фонда есть наклейка: «Будь ласка, дайте знати, що допомога дiйшла. З любов'ю Казахстан». И мы получаем очень много ответов от людей из разных областей Украины. 

Весной я была в штабе каждый день. Просто не можешь тратить время на свою жизнь, потому что всё, что делается в штабе, гораздо важнее. Это и для меня важнее, потому что помогает как-то подзатянуть ту дыру, которая внутри образовалась после 24-го. Я же понимаю, что уехала в 2016-м и вообще ничего не сделала, чтобы этой войны не произошло. 

К нам всегда приходило много волонтеров — граждане России, Украины, Беларуси и казахстанцы, конечно. Это люди самых разных возрастов — и совсем молодежь, и бабушки. 

Недавно у нас ребенок писал письмо украинским детям: «Украинцы, вы обязательно победите! Война — это плохо». Ему 8 лет. Я вижу, что он очень хороший честный мальчик. А он должен сейчас возвращаться в Россию и идти на учебу. Я маме говорю: «Вы, пожалуйста, объясните, что ему нельзя в школе это обсуждать, даже с одноклассниками». 

Недавно у нас мальчик прилетел вообще без вещей — к тете, которая раньше выбралась. Родители — военнообязанные. Они остались в Украине. Мы очень быстро собрали деньги, ездили с ним покупать одежду. Когда люди смотрят на таких живых конкретных людей, они очень быстро откликаются. Один раз мы плакали всем штабом, когда бабушка с дедушкой принесли свою пенсию и трясущимися руками пытались нам ее отдать. Ты видишь, как люди умеют сочувствовать, и понимаешь, что таких на самом деле много. 

Украинцы сейчас вообще невероятно сильные и сплоченные. То, с каким рвением и любовью они отстаивают свою страну… Я даже иногда думаю: «А смогли бы мы так в России?» Я видела попытки создания комьюнити россиян, которые сюда приехали. Они выглядели довольно странно. Украинцы сразу друг к другу относятся с доверием и как-то более позитивно настроены, хотя им сейчас хуже в разы. А мы как будто наследники не только советской истории, но и какого-то страха, пережитого нашими предками. Этот страх не дает нам раскрываться и сразу быть эмпатичными с людьми. Мы встречаем настороженно, сначала прощупаем почву, а потом решим, стоит ли человеку доверять.

У нас на самом деле очень классная страна. Но Россия — это же не только территории. Это еще и люди. А их сейчас затягивают в какую-то страшную пропагандистскую нереальность. Я планировала ехать в Москву по работе. Но когда начала заниматься штабом, поняла, что в ближайшие лет 10 туда не попаду, к сожалению. У меня там мама. Я надеюсь, что мы встретимся здесь.

«Отъезжаешь на 200 километров — и люди в пятиэтажках печи топят»

Никита Телиженко, журналист, Екатеринбург — Алматы — Курган

— Я был уверен, что война начнется, и хотел поехать военкором. Но коллеги не верили. У меня в Украине, в Черкасской области, родственники: брат, тетка, сестра, племянник. Естественно, я за них очень сильно переживал. Сразу же позвонил, а они там в подвале прятались. Наверное, неделю я от этого шока не мог отойти. Закрытие «Дождя» и «Эха» было понятным сигналом. Потом на планерке наш руководитель сказала: будьте готовы к тому, что могут запереть границы, может быть мобилизация и уголовные дела. Естественно, весь этот праздник жизни меня не сильно прельщал. Я решил полететь к сестре в Алматы на 10 дней — просто прийти в себя и понять, что делать дальше. На следующий день мое издание закрылось, и уже особо некуда было возвращаться. Потом стал писать для Orda.kz и вместо десяти дней завис на четыре месяца. 

В апреле я ненадолго приезжал в Курган. Просто было очень интересно посмотреть, и то, что я наблюдал, меня удивило. Помню «Крым наш», когда у нас вся страна ликовала. А сейчас оказалось, что на митингах совсем немного людей и это тупо бюджетники. Да, я видел две машины с Z, но такой поддержки и восторга, как в 2014-м, точно нет. 

В Казахстане изначально, конечно, было какое-то недоверие, но, когда объясняешь свою позицию, казахи тебя понимают и проникаются. Конфликтных моментов не возникало. Когда приезжали украинцы, им очень быстро помогали найти жилье, работу. Казахам я безмерно благодарен. А вот от наших эмигрантов было спорное впечатление. Я был как журналист на первой большой встрече. Мне тогда показалось, что в них было какое-то самолюбование: «Мы не такие, как те, кто остался и поддерживает». При этом никто особенно ни с кем не общался. Только очень маленькими группками. Люди, будучи разобщенными в России, и в эмиграции остаются разобщенными. Что порадовало, многие из приехавших россиян начали собирать помощь для беженцев. Но в целом это очень контрастировало с украинцами. 

В Алматы я с ними отлично взаимодействовал. Да, где-то настороженно, где-то с обидой, но у них было понимание, что мы все здесь по одной причине. Когда я оказался на встрече украинских переселенцев, там женщины возраста моей мамы обсуждали, какие очки ночного видения они закупили, какие квадрокоптеры, их технические характеристики. Меня это поразило. Думаю, что украинцы и до войны были более консолидированы, чем мы. Там у общества были сплачивающие испытания, такие как Майдан и АТО. Я считаю, что было бы полезно у них поучиться, потому что у нас даже уехавшая оппозиция уже перессорилась между собой. 

В Алматы и Астане всё ухожено, красиво, архитектура классная, стеклянные башни. Но отъезжаешь на 200 километров — и люди в пятиэтажках печи топят. Там легко оторваться от народа, а для журналиста моего склада это опасно. Можно сказать, что Алматы настолько хорош, что я просто не знал, чем в нем себя занять. И еще у меня было ощущение незначительности казахстанской повестки в сравнении с тем, что сейчас происходит в России и Украине. Конечно, хотелось для России писать. Обидно! Блин, ну этих дураков все кинули. Они сидят, хавают эту пропагандистскую похлебку и думают, что это всё правда. 

Сейчас я приехал домой. Надеюсь, получится жить и работать на две страны — между Россией и севером Казахстана. Но я на перепутье, на самом деле. Здесь, в Кургане, случайно наткнулся на украинских беженцев. Они мне рассказали лютую историю, а я смотрю и просто не понимаю, куда ее писать: журналистики в России, по сути, больше нет. Всё уничтожено под корень. Мне бы, наверное, хотелось, чтобы в Казахстане появилось СМИ, которое правдиво доносило бы информацию россиянам про Казахстан и казахстанцам — про Россию. Чтобы россияне видели, что русских из Казахстана никто не гонит. И чтобы путинисты в Казахстане поняли разницу между пропагандой и тем, что происходит на самом деле.