В 6:00 звенит звонок — подъём, — только я его часто не слышу и просыпаюсь на полчаса позже, когда кричат: «Атас!» — то немногое, что есть в этом режимном лагере от чёрного хода. Не совсем придя в сознание, резко десантируюсь со второго яруса шконки, точно попадая в тапки. Спешно натягиваю штаны, защелкиваю ремень, накидываю, не застегивая, лепень, и несусь на первый этаж по лестнице, чтобы меня, как «склонного к побегу», отметили контролёры. Там внизу обычно уже стоят другие «склонники»: Жека Коваль, осужденный как киллер за три убийства в Красноярске на 24 с половиной года заключения, и Леха Максимов, севший на 15 лет за расстрел двух сотрудников Госнаркоконтроля в подмосковной электричке (один убит, другой остался инвалидом). Легавый окидывает нас взглядом, пишет в специальной книжке время, когда он нас отметил, и лениво командует: «Идите».
Но это все происходит на автомате и не так сильно раздражает как, например, заправка кроватей «по установленному образцу». На мой взгляд, это самый ужасный момент дня. Утро, ты еле шевелишь своими членами, и непременно надо заправить эту шконку — поставить рядом табуретку, встать на нее, убрать подушку и верхнюю простыню на другую шконку или тумбочку, сложить одеяло вместе с простыней, выполняющей функцию пододеяльника, сверху застелить другой простыней, — а она, сука, короткая! — натянуть ее и — финальный штрих — поставить подушку «петушком». Казалось бы, ерунда, но это только так кажется: все постельные принадлежности дико неудобные, ровно складываться никак не хотят, а ведь в итоге все должно быть идеально натянуто — без складок и помятостей. И чем дольше ты сидишь, тем больше ты ненавидишь эту заправку.