Сюжеты · Общество

«Мы что, возвращаемся в Россию?»

Сергей Маркелов — о том, как опуститься на дно и вернуться к жизни одинокому многодетному эмигранту в Нью-Йорке

Сергей Маркелов , специально для «Новой газеты. Европа»
Фото из архива Сергея Маркелова

Я встаю где-то в 5:45 по местному времени. Бужу детей. Наливаю себе сладкий чай с лимоном, даю детям хлопья с шоколадным вкусом, потому что другие они не едят. Чищу кошкин лоток. В стопятьсотый раз объясняю детям, что нужно выходить скорее, потому что, если опоздаем, автобусы из их летнего лагеря уйдут без нас, а катать нашу семью на такси по Нью-Йорку я позволить себе не могу.

Выходим из дома, топаем, переругиваясь, к метро — я тороплю детей, они качают права, благо тут у них прав полно. Час едем в Южный Бруклин, потом я один возвращаюсь домой, кормлю кошку — мы взяли семинедельного котёнка, у которого после родов умерла мама, одного его надолго оставлять нельзя. 

Тусуюсь с кошкой, чищу лоток, накладываю ей порцию, мчу в Квинс на работу. Сразу после эфира в 4:30 еду обратно кормить кошку, бегу за детьми, вместе мы долго возвращаемся домой.

На днях возвращался вечером из Бруклина на Манхэттен на машине, смотрел на яркие огни, на проплывающие по Ист-Ривер баржи и понял, что сотню лет не гулял вот так свободно вечером, глядя на переливающиеся небоскребы. 

Дети прилетели из России, как только началась война. Я к тому времени как раз собрал деньги — помогли правозащитные организации — и планировал снять жилье, но российский президент решил, что это будет слишком просто.

Переезд оказался срочным и дорогим. Моя иноагентская история, внезапная эмиграция, неудачная попытка поддержать жену уже здесь, на месте, окончательно сломали ее, и она вернулась в Россию. Я остался с двумя детьми.

Местная организация RUSA сняла нам на пару недель жилье в Квинсе, оттуда мы перебрались в Бруклин, в квартиру волонтера той же организации. Через десять дней в Бэйсманте нас приютила американская семья, у которой мы должны были жить пару недель, но зависли больше чем на два месяца. Они же помогли устроить детей в школу, притащили им от соседей горы игрушек и книг, обеспечивали меня ежеутренним кофе, а детей ужином и сэндвичами, а также бесплатной прачечной, теплом и уютом.

Когда мы пришли в школу, на нас посмотрели как на местных и бросили: 

— Подождите. 

— Мы беженцы, — ответил я. 

И тут все изменилось. Школа за несколько дней нашла детям места и выдала им одежду, учитель младшего сына подошла ко мне и сказала: Ваши дети каждый день ходят в одном и том же, возможно, вам нужна какая-то помощь?

Где-то в начале мая сыновьям дали стипендию на продленную группу дня. Все это время я пытался найти жилье. Потом мне объяснили, что для аренды нужно хотя бы тысяч десять на счету, которого у меня не было, и поручитель. Поручитель был, но деньги заканчивались. Соцработники стали уговаривать нас пойти в шелтер.

Фото из архива Сергея Маркелова

***

Мы поехали в организацию под названием PATH, куда отправила нас социальный работник. Это государственная контора в Нью-Йорке, которая занимается помощью оставшимся без жилья, пережившим насилие и так далее. Туда надо ехать всей семьей — это значит, что вам уже некуда идти, и путь в шелтер начинается как раз там. 

PATH находится в Бронксе. Рядом стоит длинный белый автобус, похожий на тюремный. На борту слоган: «I always wondered why someone didn’t help that person. Then I realized, I am someone». На входе рамки металлодетекторов и ленты для досмотра вещей, как в аэропорту. Дети, увидев эти рамки, испуганно спросили:

- Мы что, возвращаемся в Россию?

За рамками нас поставили в очередь на подачу заявления. Я заполнил длинную анкету, где указал места проживания за последние два года — их оказалось девять. Указал имена и контакты людей, у которых жил в Америке. Дети в это время закрылись в туалете. Когда я постучался, они приоткрыли дверь и снова сказали: 

- Мы не поедем в Россию. 

Нас отправили на второй этаж. На втором этаже ресепшн с двумя охранниками и куча стульев, как в зале ожидания. В углу шкафчик для зарядки телефонов.

В окошке выдали сухие пайки в бумажных пакетах — морковку, сельдерей, йогурт, молоко, пакетик с мюсли, яблоко, бутерброд с безвкусной колбасой и два маленьких пакетика с майонезом.

Вокруг семьи с детьми. Бездомные. Почти у каждого ребёнка в руках приставка Nintendo switch.

Минут через десять нас забрали на четвертый этаж, где дети набрали себе книжек и развивающих наборов про рыб и динозавров, а какая-то женщина всучила каждому по пачке трусов. Мы вернулись на второй этаж и часа полтора сидели на скамейках в душном помещении, пока на табло не загорелся наш номер: пройдите на третий этаж. Мы поднялись на третий этаж — те же скамейки, только цвет стен не холодный синий, а тёплый оранжевый. Минут через двадцать мне позвонили на мобильный. Вопросы были примерно такими: 

- Где вы жили до того, как пришли в PATH? Подвергались ли вы домашнему насилию? Были ли у вас приводы? Где вы жили до того места, из которого вы пришли? Ходят ли ваши дети в школу? Подвергались ли вы насилию до того, как вам исполнилось восемнадцать? Часто ли вы переезжали до того, как вам исполнилось восемнадцать? Употребляете ли вы наркотики?

Пока шло интервью, а это минут сорок, дети затусили с двумя девочками. 

- Чтобы выяснить, можете ли вы получить шелтер, нам нужно провести расследование о соответствии критериям, поэтому вам нужно пройти еще два интервью, — сказал сотрудник по телефону.

Фото из архива Сергея Маркелова

Минут через сорок на табло снова загорелся наш номер: пройдите на второй этаж. Мы спустились на второй этаж, ещё через двадцать минут телефон зазвонил снова — ещё одно интервью, ещё раз, но уже подробнее расспросили обо всех адресах, именах людей, у которых я жил, о размерах кроватей, которые были у меня и у людей, которые меня приютили, сколько лет было этим людям, подвергался ли я сексуальному или другому насилию? Наркотики, алкоголь? За час телефонного разговора дети познакомились с мальчиком и рубились с ним в Nintendo. Выклянчили ещё по сухому пайку. Поели. 

Мы вышли на улицу подышать свежим воздухом. Вернулись. Снова прошли досмотр. Охранник на вахте отправил нас на стойку регистрации:

- Если вы вышли и зашли обратно, вам нужно подтвердить, что вы уже зарегистрировались.

- Так вот у меня талон, что мне подтвердить? 

- Такие правила, а у меня будут проблемы. 

Мы поднялись на второй этаж. Там загорелся наш номер: идите на третий этаж. Мы поднялись на третий этаж — ни души. Только охранник, который отправил нас на нижний уровень. На нижнем уровне мне позвонил социальный работник и спросил:

- Где вы находитесь?

- На нижнем уровне. 

- Поднимитесь на третий. 

- Я только что оттуда, нас отправили на нижний. 

- Хорошо, тогда оставайтесь там.

И снова по телефону вопросы о том, где я жил до этого, адреса, номера телефонов, фамилии, имена и размеры кроватей. Когда я по четвертому кругу все рассказал, даже о том, почему я уехал из России и кем работал, социальный работник заявила: 

- Хорошо, после этого вам нужно предоставить доказательства, что вы жили в этих местах. Это могут быть счета за коммунальные услуги, письма.

- Откуда я возьму письма? Вы извините, но уже половина девятого вечера, мы ходим с этажа на этаж и разговариваем по телефону, для чего? Моим детям надо спать.

Она по-доброму засмеялась в ответ:

- Я понимаю, система ужасна, но теперь вам нужно подняться на третий этаж, я должна посмотреть на детей. 

Мы зашли в лифт, поднялись на третий этаж. Двери лифта открылись, женщина со сложным именем задержала дверь ногой, бегло посмотрела на моих сыновей, еще раз извинилась за систему и сказала, что теперь мы можем ехать в шелтер:

- Спускайтесь на нижний уровень, подойдите к окну, где вас распределят и предоставят трансфер. 

Мы спустились. Подошли к окну. Получили бумаги с адресом в Бруклине:

- Подождите минут десять, и вас отвезут. 

В душном помещении с кучей людей просидели часа полтора. Дети одурели. Охранник с поста кричал:

- Сэр, заберите вашего сына от выхода!

- Тут очень жарко! 

- Вы можете выйти на улицу, это не тюрьма. 

- Я бы так не сказал, — ответил я.

Мы, кажется, единственные вышли на улицу — нам говорили, что этого делать нельзя, потому что нас должны объявить и мы можем потеряться.

Фото из архива Сергея Маркелова

***

Было около полуночи, когда нас привезли в невысокое белое здание, обшитое сайдингом, где-то в закоулках Бруклина, напоминающее то ли недорогую турбазу в Карелии, то ли частную психиатрическую больницу. Пост охраны на входе, за стеклом трое охранников, два больших экрана, на которых светятся проекции коридоров с камер видеонаблюдения — около сорока экранчиков. Сонные дети уселись на пол, минут через десять дверь с магнитным замком открылась, и нас пустили внутрь. В проходе, ведущем на пост охраны, повисла девушка-охранник, она растягивала спину, зацепившись за дверной проем. Нас провели в помещение, похожее на полицейский участок. Вежливый темнокожий парень принёс мне стопку документов на подпись. Я начал подписывать бумаги, где-то на третьей начал вчитываться. В это время парень говорил: 

- Двери шелтера закрываются с десяти до пяти. Никакого алкоголя, наркотиков, скейтов, велосипедов, оружия, колюще-режущих предметов…

Я сидел и вчитывался в бумаги. На пятом листе стал стучать ручкой по столу. Закусил губу.

Посмотрел на парня. Он спокойно посмотрел на меня. Справа от нас смеялась пара темнокожих людей, смеялись их дети. Их тоже оформляли, они, кажется, были тут не в первый раз. Я же чувствовал себя будто в аду. Парень напротив продолжал что-то деликатно бубнить про правила и бумаги. 

- Далеко метро? — спросил я у него. 

- Минут десять пешком отсюда налево, — отозвалась женщина, которая оформляла другую пару. 

Я обернулся на детей — они уснули на стульях. 

- Вы извините, но я чувствую, что это не мой путь, — прошептал я.

- Я понимаю, — кивнул парень в синей рубашке, складывая бумаги. И также шепотом спросил:

- Есть где жить?

- Да, ещё несколько дней мы можем провести у друзей. Вы знаете, я приехал в эту страну и привёз моих детей сюда не для того, чтобы они были бездомными. Это не мой путь. 

- Да, я вас понимаю. Вы имеете на это полное право. Пойдёмте, я провожу вас.

Я разбудил детей. Охранник проводил нас к выходу, открыл дверь и пожелал удачи.

Мы вышли из тупика на закиданную мусором темную, однообразную и безлюдную улицу. Минут тридцать плелись до метро мимо редких прохожих — презентабельный накачанный мужик в кепке открыл свой джип, другой мужик в обносках закручивал косяк. Зашли на станцию с кучей полицейских. Сели в поезд со спящими бездомными в вагонах, которым сотрудники метро вежливо говорили, что это последняя остановка, пытаясь их разбудить и вывести из вагона. 

Мы шли вдоль парка до дома, где нас снова приютила американская семья. Они обняли нас в три часа ночи, словно мы вернулись с войны. 

Утром я написал социальному работнику, что мне больше не нужен шелтер, поблагодарил за работу. Через час хозяйка дома вышла на задний двор, говоря по телефону:

- Да, мне 58 лет. Моему мужу 67. У нас двуспальная кровать. Моя дочь живет со мной, и у неё тоже двуспальная кровать. 

- Прошу прощения, — вмешался я, — но я уже написал им, что мне не нужен приют.

- Он только что сказал, что ему не нужен шелтер. Какова цель этого звонка? Да, я понимаю. Спасибо большое за работу, что вы делаете, она очень важна, но возможности для эмигрантов просто ужасны. Да, я понимаю. Да, у них три отдельные кровати, они живут на нижнем этаже, — улыбаясь, продолжала она.

Фото из архива Сергея Маркелова

К концу мая мы перебрались в русский район в Южном Бруклине, где нам пришлось снять крохотную комнату за $90 в день и снова погрузиться в прелести русской ментальности.

Там мы задержались на две недели, пока друзья друзей не нашли нам жилье на Манхэттене — несказанно повезло, потому что деньги к тому времени закончились совсем, я объявил сбор на краудфандинговой платформе и вновь обратился к правозащитникам, оттягивая до последнего момент, когда снова придется просить. 

К лету друзья помогли мне устроиться на работу. После окончания школы дети пошли в летний лагерь еврейской организации JCH. Через неделю их перевели в другую группу — в первой были только ребята из Украины, между детьми начались конфликты. Где-то в это же время мы собрали большую сумку с игрушками, положили туда часть моей одежды и отнесли украинским беженцам — дети, правда, пытались всю дорогу что-то из сумки себе достать напоследок.

Все то время, что мы скитались по Нью-Йорку, нам помогали правозащитные организации, друзья и обычные американцы. Помогали всем: от проездных на метро и фудстемпов — продуктовых талонов — до поисков жилья и устройства детей в школу, к врачам, в летний лагерь, к психологам, с покупкой еды и так далее. Моих далеко не простых детей помогала тащить совсем молодая девушка — она помогала им справляться с посттравматическими истериками, а мне — не сойти с ума в моменты, когда казалось, что выхода нет и надо все бросать и уезжать.

Теперь я вспоминаю, как в самом начале мы вечерами возвращались домой на метро, и по дороге дети ложились на скамейки и засыпали от усталости, а я прислонял затылок к холодному стеклу в бессмысленных попытках найти силы. Теперь я везу детей в школу час, ещё час нужен, чтобы доехать до работы, но уже как-то легче, даже несмотря на аномальную жару и духоту на некоторых станциях безумного нью-йоркского метро.