Молодые да раненые

Конгресс Международного союза конькобежцев (ISU) повысил минимальный возраст участия подростков в соревнованиях по фигурному катанию с 15 до 17 лет. Эта тема муссировалась долго, но во многом к решению подтолкнули события на последней Зимней Олимпиаде, связанные с очень юными россиянками — воспитанницами Этери Тутберидзе. Возрастной порог будет повышаться постепенно: в будущем году — с 15 до 16 лет, через два года — до 17-ти. За такое решение на конгрессе проголосовали 100 делегатов, против — 16. Правильно ли это, как скажется на зрелищности спорта — объясняет спортивный биолог Денис Семенов.

— Во время Олимпиады было много споров вокруг воспитанниц Этери Тутберидзе: они становятся чемпионками совсем в юном возрасте, фантастически катаются, а повзрослев, быстро исчезают из виду. Это норма в спорте или тут надо было что-то менять?

— Я считаю Этери Тутберидзе талантливым тренером. И ее девочек — Щербакову, Трусову, Валиеву, — талантливыми спортсменками. Но в женском фигурном катании есть такой феномен — школа Тутберидзе. Он весь построен на том, что девочки-подростки прыгают выше, чем взрослые девушки, поскольку у девочек таз узкий, легче передать импульс в центр масс, легче этот прыжок поднять. Как только таз становится шире, высота прыжка снижается. Это простейшая биомеханика. Кроме того, в фигурном катании девочкам надо прыгать, вращаясь, а если они хоть часть импульса отправят в сторону, то просто упадут. И не Этери Тутберидзе этот феномен открыла, посмотрите на фигуру прыгуний в высоту, например — на нашу прославленную Марию Ласицкене. Частично их результаты этим и объясняются.

— Тут и художественную гимнастику, наверное, надо вспомнить?

— Эти два вида спорта, фигурное катание и художественная гимнастика, у нас превращены в спорт для подростков. Но если с художественной гимнастикой эта трансформация произошла достаточно давно, то фигурное катание — это практически полностью заслуга Тутберидзе. То есть были примеры и американских фигуристок, корейская фигуристка была, просто такие девочки, у которых как будто пубертат не наступил. Они могли быть и взрослыми, но фигура оставалась детской.

— Все-таки не каждая девочка с узким тазом прыгнет даже одинарный. И есть масса других элементов и критериев, не только прыжки.

— Да, с точки зрения биологии это, казалось бы, скучно. Но с точки зрения спортивной науки это сложная педагогическая задача: суметь научить подростка, дать ему весь этот сложный арсенал. И есть масса вещей, которые требуют не только сложной координации, но и эмоционального контроля. 

Эти девочки действительно продвинули свой вид спорта далеко вперед. Они стали конкурентками на международной арене, их не могут отодвинуть. Да и как их отодвинешь? Запретить четверные прыжки женщинам? Это не впишется в современную повестку равноправия.

— Если эти девочки в силу подростковых особенностей стали опасными конкурентками, то почему тренеры в других странах не начинали точно так же выпускать подростков?

— Я вам скажу, почему основные конкуренты, как, например, США не тренируют подростков. Дело не только в законодательных запретах на жестокое обращение с несовершеннолетними, есть еще и огромная судебная традиция: родители могут потом засудить тренера. Да сам ребенок может потом засудить родителей. И есть автобиографии олимпийских чемпионок, где они вспоминают, как их жестоко натаскивали. Во многих странах это уже давно в прошлом. Конечно, не в таких, как Китай или страны бывшего СССР. Но такие страны, как США или Франция, отодвинуты от пьедестала, потому что не могут позволить себе такое отношение к подросткам.

— Или не хотят, потому что там жизнь и здоровье человека в принципе дороже ценятся?

— Не только. Там еще и сама система оплаты труда тренера построена по-другому. За обучение ребенка платит не какой-нибудь Олимпийский комитет и не Минспорт, а, как правило, родители. Родители приходят на тренировки, просят тренера рассказать, что именно он делает для здоровья и развития ребенка. Родитель — это «заказчик». У нас же родители или отодвинуты от тренировок. Или это родители-фанатики, которые сами готовы сделать с ребенком что угодно.

— В случаях с чемпионами больше родителей из второй категории.

— И это не только в спорте. Девочек отдают и в балетные студии, понимая, что дальше будет деформация стопы, проблемы с обменом веществ и так далее. А у балета длиннее, чем у фигурного катания, традиции насилия над детьми.

— Спортсмены вырастают во взрослых людей — совершенно не обязательно больных, рожают детей, живут долго. Так ли страшны эти изменения в организме? Какими именно патологиями опасна такая подготовка детей?

— Когда гимнастка Ляйсан Утяшева уходила из спорта, у нее из-за множественных переломов кости практически рассыпались, она книжку об этом написала. Это — один из классических признаков хронической перетренированности. Другие признаки, описанные в стандартных брошюрах, — это и сердечно-сосудистые проблемы, и воспаления суставов, и так далее. На самом деле, перетренированность можно выявлять вовремя. Для того, чтобы увидеть у подростка хроническое переутомление, сейчас хватило бы умных часов или фитнес-браслета. В разных видах спорта, в разных командах я видел это минимум у 70% воспитанников, где-то и у ста процентов.

Чревато это тем, что начинаются изменения в энцефалограмме. И уже после того как спортсмен восстановился, нагрузок долго не давали, энцефалограмма не восстанавливается. Вырастают они в людей апатичных, у многих потом возникает отвращение к любой физической нагрузке. Мой знакомый, пережив в юношеском возрасте перетренированность на сборах, рассказывал, что ему стало отвратительно ходить по лестнице на второй этаж, он на лифте ездил. Это массовое явление.

— Это психологическое нарушение? С ними должен работать психолог?

— Это не психология. Это физиология и биохимия. И то, что у подростка страдает именно мозг, — наибольшая проблема. У взрослых спортсменов мы не видим таких изменений в энцефалограмме, а у подростков видим. Но как раз это — не про фигурное катание, потому что там если спортсмен стал апатичным, то он уже не интересен ни публике, ни тренеру.

А есть виды спорта, где как раз апатичность приветствуется, например — плавание. Мой первый разговор с тренером по плаванию начинался с его слов: «В нашем спорте успешны флегматики, потому что кто еще выдержит нудное разглядывание дна бассейна». Приходят разные дети, но из всех стараются сделать флегматиков.

— Разве темперамент не задается от природы? Может быть, просто отбираются в итоге люди с таким темпераментом, который дает успех в конкретном виде спорта?

— В условиях хронического переутомления из любого здорового ребенка, подвижного и любопытного, можно сделать флегматика, у которого уже ни на что не будет зажигаться альфа-ритм головного мозга.

Маленьких детей вы избыточно нагрузить и не сможете, они очень быстро начнут от нагрузок отказываться. Взрослые люди лучше переносят нагрузки. А вот когда человек вступает в подростковый возраст, тут как раз и начинается все самое неприятное. Во-первых, у подростка гормонов полно — он сам хочет каких-то побед и результатов, он сам мотивирован на увеличение нагрузок. Во-вторых, у тренера перед глазами появляется перспектива: человек достаточно вырос, как тренеру кажется — достаточно окреп, чтобы сейчас от него получить результат.

Если наш тренер получает результат на крупных соревнованиях, это сказывается и на его зарплате, у нас тренер мотивирован что-то из ребенка вылепить. И главное — тренер понимает, что скоро его воспитанник может уйти к другому тренеру, тут уж шансов что-то урвать остается мало. Так что наша страна на Олимпиаде заняла девятое место, но в «подростковых» видах спорта у нас всегда первые места. Все медальки — там, но и все здоровье остается там. 

Норвежцы не выигрывают в подростковых видах. Они привозят взрослую команду — и выигрывают всю Олимпиаду.

— В обычной школе подростки, которые спортом не занимаются, разве сильно здоровее спортсменов?

— В обычных школах дети, наоборот, иммобилизованы. Я в свое время учился в новосибирской физматшколе и после обычной сельской поначалу был в шоке от того, что надо сидеть по 10-12 уроков в день. Но я довольно быстро сам понял, что без регулярной физической нагрузки я этого просто не выдержу. Сидят наши дети в школе. Потом, так как в школе настоящих знаний сейчас не дают, они сидят с репетиторами. А отдыхают они, сидя со смартфоном. Они в хронической гиподинамии, им бы как раз пошевелиться.

Сравните детей в наших школах — и в немецких или в австрийских, где гораздо больше внимания уделяется массовому спорту. В порядке эксперимента профессор Венского университета Хайнрик Бергмюллер предложил в нескольких школах организовать велоклассы: стоит 20 велотренажеров, 40 минут в день подростки крутят педали — и одновременно смотрят учебный фильм. Они стали меньше болеть, лучше учиться, некоторые даже расти начали быстрее. Эта практика растиражирована уже по нескольким десяткам школ в Австрии и Германии. Подросткам подвижность необходима, чтобы просто нормально развиваться, в организме подростка некоторых гормонов в 8 раз больше, чем у взрослого человека, и эти гормоны должны находить какой-то выход. Спортивную систему можно масштабировать и для обычного школьного образования, потому что на обычных уроках тоже нужны правильно подобранные нагрузки.

— Получается, что в обычной школе дети страдают хронической гиподинамией, а в спортивной — хронической перетренированностью?

— К сожалению, в современной российской школе именно так. Подобрать норму нагрузок можно, если посмотреть советские учебники 1970-х годов для физкультурных отделений пединститута, там все более-менее грамотно написано. Другое дело, что на эту грамотность у нас всегда чихали, в том числе и тогда, когда писались учебники. Нам надо в этом смысле реформировать и обычную школу, и подростковый спорт, потому что и то, и другое подрывает здоровье подростков, а в итоге мы получаем кучу хронических болезней у взрослых.

— Подростковый возраст — это как раз время, когда человеку бы что-то в голову вложить. Может ли профессиональный спортсмен наверстать упущенное и все-таки получить образование?

— Я работал с баскетбольной командой и помог ей победить в первенстве России. Но горжусь не самой победой, а тем, что один парень на следующий год выиграл краевую математическую олимпиаду. При другой системе спортивной подготовки он бы в конце концов мог отупеть.

— У Тутберидзе фигуристки не только рано побеждали, но рано еще и прекращали выступать. Может быть, это как раз хорошо? Они успеют получить профессию, а не выпадут из спорта в никуда, как большинство наших спортсменов?

— У меня есть знакомый, в прошлом — борец, а сейчас — успешный адвокат. Он очень гордится, что сумел реализовать себя за пределами спорта. Чаще всего спортсмены действительно не могут получить другую профессию. И тренером может быть далеко не каждый. На Западе прецеденты есть, американский фигурист Нэтан Чен сейчас учится в Стэнфорде, получает профессию нейрохирурга. Марк Беннетт — бывший профессиональный регбист, тренер сборной Уэльса по регби, но со мной он мог разговаривать на языке биохимии, физиологии, нейрофизиологии, а про детскую психологию он знает гораздо больше меня. Ему с юности прививали не только спортивные навыки, но и уважение к интеллектуальной деятельности. А наши спортсмены, за редким исключением, в лучшем случае потом становятся выдающимися тренерами.

— Еще они приносят огромную пользу в Госдуме и в Совете Федерации.

— Поверьте, это настоящая трагедия, когда люди вынуждены перерасти свой уровень компетентности, а потом занимают не очень подходящее место.

— Вот я и спрашиваю: есть ли рациональное зерно в таком подходе, когда подросток, пусть даже сильно выжатый и травмированный, рано уходит из спорта, поэтому не упускает возможность получить «гражданскую» профессию?

— Я приведу вам пример, но он опять будет не российский, а итальянский. Один мой знакомый итальянец в юности успешно играл за подростковую команду при клубе «Ювентус». Но получил травму колена. А он был ребенком из небогатой семьи. И тогда клуб оплатил ему не только лечение, но и поступление в технический вуз. Человек стал инженером. Он так и остался любителем футбола, он даже фанат, при этом понимает, что без спортивного клуба он бы не достиг ни своего положения, ни своей зарплаты. 

Но в 16 лет человек не может себя найти во взрослом спорте, он просто не дорос.

— Зато он успеет найти себя в медицине, в науке, в инженерии — в чем угодно другом.

— Да, но до 16 лет он рассчитывал остаться в спорте, поэтому серьезно жертвовал учебой. У меня была студентка — мастер спорта по художественной гимнастике. Ее будущая специальность совсем никак не была связана с художественной гимнастикой. Это была очень умная от природы девочка, но с огромными провалами в знаниях из элементарной школьной программы. А как еще, если с 5 класса она в основном ездила по соревнованиям? Такие дети часто и не интересуются учебой, в их микросреде это не считается престижным.

— Об олимпийской чемпионке Анне Щербаковой говорят, что она в школе очень неплохо учится, а на соревнования возит с собой учебники.

— И я однажды видел спортсменку, которая пришла к нам в лабораторию на тестирование, прошла тесты и, пока их проходили остальные дети, достала тетрадку по математике и начала решать задачи. А это был санный спорт, и она была победительницей первенства России. Когда мы ее протестировали, оказалось, что память у нее больше, чем у всей остальной команды. Поэтому она могла запомнить любую трассу и по памяти воспроизвести. Казалось бы, вид спорта этот не считается интеллектуальным, разогнал саночки — и лежи себе, как мешок с песком, правда? А вот, оказывается, и тут надо использовать интеллект. Но это, скорее, исключение, остальным детям учеба неинтересна.

— Что тут можно сделать? Нельзя же начинать готовить к соревнованиям сразу взрослых?

— Мне о такой системе рассказал Марк Беннетт, о котором я уже упоминал. В Английском институте спорта он руководил группой, которая реформировала все детское регби в Великобритании, все учебные программы. И вот он приехал в Красноярск, а у нас тут «центр российского регби». Красноярские тренеры ждали, что он им сейчас покажет какое-то секретное упражнение, чтобы дети сразу стали чемпионами. А Марк стал рассказывать о воспитании. О том, какие упражнения в каком возрасте надо давать. Скажем, до 12-летнего возраста плохо давать кроссы, потому что дети их плохо переносят и психологически, и физиологически. Кстати, по элементам такие же тезисы можно встретить в советских учебниках 1970-х годов. Только в Великобритании это стало системой.

Беннетт знал, что «продукт» он готовит для родителей. Что из ста пришедших детей регбистом станет, может быть, один. А остальные должны просто полноценно развиваться. Он должен показывать родителям: смотрите, ваш ребенок стал лучше в том-то и том-то, да — мы ему сейчас штангу не дадим, ему это вредно, но он жонглировать научился. Или на лыжах хорошо бегает, может, в лыжный спорт перейдет. До 14-16 лет его воспитанники в регби не играют. Регби он им показывает как награду, как мечту, по дороге к которой надо еще много чего сделать.

Роджер Федерер в детстве занимался многими видами спорта, только в теннис мама, тренер по теннису, его старалась не пускать. В результате человек стал первой ракеткой мира.

— Но так ведь можно высоких результатов никогда не достичь.

— Вы сейчас транслируете то, что у нас вбито в голову каждому тренеру, а уж тем более — директору какого-нибудь интерната олимпийского резерва. Это их догма, они на это молятся.

Давайте проведем аналогию между школой олимпийского резерва — и физматшколой. Посмотрите, каких результатов достигли выпускники физматшкол. Попав туда, ребенок, скорее всего, потеряет интерес к физике и математике. В своей обычной школе он привык быть чемпионом. Приезжает он в такой интернат «олимпийского резерва» в математике, попадает в жестко конкурентную среду и становится в лучшем случае десятым, тринадцатым. И теряет интерес. Это педагогическая безграмотность.

В Москве есть школы, которые зарабатывают деньги на том, что дети с 5 класса участвуют в олимпиадах, за каждую победу школе капают какие-то деньги. У моего приятеля дочка училась в школе, которая на одних олимпиадах за год построила себе бассейн. Когда ребенок с 5 класса занимается соревновательной деятельностью по решению задачек, у него года через три наступает кризис. Потому что в любых соревнованиях победитель — один, все остальные — проигравшие.

Даже если ребенок будет постоянно побеждать, через 3 года ему, скорее всего, станет неинтересно. Это прямо противоположно тому, что изначально задумывалось в школьном олимпиадном движении. Предполагалось, что благодаря олимпиадам в вузах появится больше сильных абитуриентов, что будет расширена база поиска будущих ученых. А мы делаем профессиональных спортсменов по решению задачек. Это подмена главной идеи второстепенной.

— Разве можно натаскать ребенка на решение задачек? Меня можно было до посинения натаскивать, но я так никогда и не поняла, зачем у логарифмической линейки серединка ездит. На это и есть отбор: победят и пойдут дальше самые сильные, самые выносливые, самые умные, самые талантливые?

— Китайские дети в последние годы побеждают на международных математических и физических олимпиадах. Но ни одного из этих победителей потом в большой науке нет. Зачем делать из человека победителя олимпиад, если по дороге вы уничтожите базу талантливых школьников?

— В советской музыкальной школе царила конкурсомания, победа в конкурсе давала возможность поехать за границу. В результате советское музыкальное образование считалось лучшим в мире. Разве это плохо было для развития музыки вообще?

— Ну, да. А потом приезжает какой-нибудь Гленн Гульд и играет то же самое, но по-другому. А он, скорее всего, не проходил через конкурсоманию.

— Кстати, Гленн Гульд как раз учился в консерватории с 10 лет. А Вэн Клайберн первый конкурс выиграл в тринадцать. Но я ведь спрашиваю про отбор как таковой: как еще найти лучших?

— Тот, кто прошел через такой отбор и даже кого-то победил, считает, что такая система — лучшая и единственная. Но давайте рассуждать как родители. Лично вы хотели бы, чтобы ваш ребенок стал непременно лучшим из лучших — или чтобы он был просто отлично развит?

— По мне — ребенок должен быть здоровым и счастливым. Мы даже пса своего породистого на выставки никогда не водили, хотя он красавец и гений.

— Вот видите! Если тренировать так, как это принято у нас, то, может быть, одного из ста спортсменов можно сделать чемпионом. Но остальные 99 станут инвалидами. У нас ведь основной плательщик в спорте — не родители, а государство. А если у вас основной заказчик — государство, если тренер воспринимает как заказчика государство, то эти 99% жертв — это нормально.

— Получается, что в большом спорте должны, по идее, лидировать страны, где в целом на здоровье людей плюют. Но это же не так, на первых местах в олимпиадном зачете — Норвегия, Германия, Нидерланды, Швейцария, США. Хотя там есть и Китай.

— Потому что это неправда, что должны лидировать страны, где плюют на здоровье. Подготовка пловцов в США была построена на специально разработанных и научно обоснованных программах массового обучения детей плаванию. И массового поиска наиболее одаренных. Тренеров учат, как качественно, грамотно и не травматично учить плаванию детей. Книга Дэвида Эпштейна «Спортивный ген» — не про генетику, она о том, как улучшаются методики тренировок, спортивный инвентарь и все остальное в массовом спорте, в итоге в спорт привлекается все больше детей — и расширяется сама база для поиска будущих чемпионов. Правда, об одном Эпштейн, фармаколог по образованию и бывший менеджер Novartis, умолчал: фармацевтические направления в спорте тоже улучшаются.

— А «фармацевтические направления» в спорте — это всегда плохо?

— Здесь надо понять, где проходит грань между запретом на прием лекарств и отказом в медицинской помощи. В спорте высших достижений требуется выход спортсмена за пределы человеческих возможностей, а это по определению может повредить здоровью. И вот тренировки носят такой характер, что могут повредить здоровью, а мы запрещаем спортсмену принимать лекарства. 

— Если приходится выбирать между эксплуатацией каких-то физических особенностей конкретного человека, как, например, узкий таз у фигуристок, и приемом допинга, то что хуже?

— Я считаю, что надо следовать не русской пословице о выборе лучшего из двух зол, а английскому варианту, в котором из двух зол и выбирать не стоит. Большой спорт — это все-таки некоторое «рекламное лицо» спорта массового. За счет чего хорошо живут спортсмены за рубежом? За счет рекламных контрактов. Но фирма «Адидас» не проживет, если будет продавать кроссовки только чемпионам и князю Монако. Это в их интересах — привлекать больше народу в массовый спорт, чтобы их кроссовки носили миллионы или даже миллиарды людей. А у нас вся система работает только на профессиональный спорт. Посмотрите, сколько денег тратит государство на массовый спорт — и сколько их крутится в большом спорте.

— Почему именно государство? Есть спортивные клубы, которые должны быть заинтересованы в массовом спорте, потому что это их база для отбора.

— Это и есть театр Карабаса-Барабаса — самое уродливое, что есть в российском спорте. Подавляющее большинство детей в большинстве таких школ не станут ни чемпионами, ни даже вообще спортсменами, потому что они свое здоровье уже подорвали в детстве. Они наелись этим спортом по самое дальше некуда. Коммерческие структуры у нас тоже не видят ниши в том чтобы заниматься подростками, они тоже заточены на то, чтобы выжать из подростков максимум.

В Красноярске после Универсиады остались крытые катки. Но туда фактически нет доступа для обычных детей. Вы приводите туда пятилетнего ребенка, и вам сразу говорят: она не подойдет, у нее вальгусная стопа, как она будет прыгать четверные. В глазах у всех только большой спорт. Я пытался предлагать: пусть как можно больше тренеров наберет как можно больше детей для любительской подготовки, хотя бы вся эта инфраструктура окупится. Но деньги выделяются на подготовку профессиональных команд.