Иногда мне кажется, время спокойных рассуждений о стратегии общественных кампаний прошло. На фоне фотографий из Бучи и Гостомеля разговоры о стратегиях кажутся малодушной попыткой заинтеллектуализировать этот кошмар, прикрыть его терминами, отодвинуть подальше и обезличить. Но это неправда.

Чем больше людей в России получает штрафы и сроки за антивоенные акции, чем отчаяннее врет пропаганда, чем выше процент сторонников «специальной военной операции», тем важнее активистам задавать стратегические вопросы: чего мы хотим добиться антивоенными высказываниями? Как понять, влияют ли они на что-то? Стоит ли это влияние связанных с ним рисков? И главное — какой во всем этом смысл, если военный корабль как шел, так и идет? И в первую очередь задавать их стоит людям, которые с подобными вызовами уже сталкивались. 

Игорь Блажевич, хорватско-боснийский активист, литературовед и философ по образованию. В 1992 году, на момент начала боснийской войны, он жил в Праге. Его родители и сестра находились в осажденном Сараево, и полгода у Игоря не было с ними никакой связи. Игорь нашел единомышленников и начал сбор и доставку гуманитарной помощи из Чехии в Боснию. Из этой инициативы впоследствии зародилась крупнейшая в Европе благотворительная организация «Человек в беде». После этого Игорь организовывал гуманитарные миссии в Чечню, Бирму, Камбоджу и Восточный Тимор, участвовал в съемке целого ряда документальных фильмов о гуманитарных проблемах в разных точках мира, основал международный правозащитный кинофестиваль «Один Мир».

Но не только из-за огромного активистского опыта я хотела с ним поговорить. Игорь — один из лучших аналитиков и стратегов, с которыми мне доводилось работать. У него есть особый талант смотреть на кризисную ситуацию с некоторой дистанции, не теряя при этом связи с реальностью и самого искреннего сопереживания. 

К концу нашей с Игорем беседы мне стало немного легче дышать. У меня не появилось поводов надеяться, что охватившая нас тьма скоро отступит. Но в этой тьме начала появляться внутренняя география, стали проступать очертания предметов и явлений, зачатки времени и пространства. А там, где есть время и пространство, уже можно что-то планировать. А потом и действовать.

После расшифровки разговора я немного его отредактировала и разбила на логические части для легкости прочтения. Игорь прочитал финальную версию и подтвердил, что с ней все в порядке.

Игорь Блажевич:

Я должен уточнить, что никогда не был именно антивоенным активистом. Во время войны в Боснии я находился в Праге, и боснийцев там было не так много. Поэтому моя задача, как я ее видел, была предельно простой и ясной: с одной стороны, передать как можно больше помощи из Европы в Боснию, и с другой стороны, передать как можно больше свидетельств о войне из самой Боснии наружу, за границу. Это была простая «помогающая» роль, и кому-то обязательно нужно было это делать.

Но ты спрашиваешь меня о другом: о том, что гражданское общество может сделать помимо «помогающих» функций. Чтобы на твои вопросы ответить, я перебрал в памяти все антивоенные кампании, за которыми следил в свое время: в Хорватии и Сербии во время боснийской войны, в России во время первой чеченской войны и в США во время войны во Вьетнаме. Так что все, о чем я буду говорить, основано на анализе этих движений.

Я, кстати, пошел еще в сеть, чтобы погуглить другие антивоенные движения, и был уверен, что найду десятки. Но не нашел почти ничего! Не понимаю, почему: в мире так много войн и так мало антивоенных движений. Может быть, просто англоязычные источники не дотягиваются до этих тем.

Остановить войну — это не цель

Антивоенные кампании не заканчивают войны. Ни одна из войн, о которых я говорил, не закончилась благодаря антивоенному движению. Войны заканчиваются по другим причинам: это либо существенное военное поражение страны-агрессора, либо слишком многочисленные жертвы среди личного состава. Или, если силы противников сопоставимы, война может войти в патовое положение, которое будет длиться годами, пока обе стороны не истощат свои ресурсы. Вот как заканчиваются войны.

Но если это так, то в чем роль антивоенного движения? Интуитивно кажется, что раз движение антивоенное, то его задачей должно быть остановить войну. А если оно не способно это сделать, значит, оно бессмысленно. Но нет. И я думаю, вам очень важно сейчас думать о реальной роли антивоенного движения, чтобы не столкнуться с жестоким разочарованием, когда станет понятно, что ты не в силах остановить войну. 

Шаг первый: одинокие голоса

Первое, чего может добиться антивоенное движение, это создать пространство для выражения альтернативной точки зрения. Пространство, в котором люди, которые не аплодируют войне, могли бы думать, говорить и действовать. 

Просто показать, что другая позиция существует, и все.

Это может показаться совершенной малостью, но это очень важный шаг. Потому что эти одинокие голоса людей, не согласных с войной, создают возможность для смены общественного настроения в будущем. Когда настроения людей изменятся, они будут готовы присоединиться к антивоенному движению. Но если движения нет и все молчат, то присоединяться им будет не к кому. 

Важно понимать, что эта первая стадия «одиноких голосов» может длиться годы. Так было в случае Сербии и Хорватии: несколько лет против боснийской войны выступали одиночки, и большинство населения их презирало. Властям даже не нужно было как-то репрессировать антивоенное движение, с этой задачей прекрасно справлялись желтые СМИ. Так что на этом первом шаге не стоит ожидать, что антивоенные акции смогут изменить настроения большинства. Это станет возможным позже. Сейчас важно просто вбрасывать антивоенные высказывания в публичное пространство. Просто, чтобы они там были.

Шаг второй: маленькие сообщества

Второй шаг развития движения — это формирование небольших сообществ людей, не согласных с войной. И этот второй шаг возможен только в том случае, если антивоенные высказывания присутствуют в публичном пространстве. Потому если их нет, людям с антивоенными убеждениями никак не опознать друг друга среди аплодирующего войне большинства.

Эти сообщества могут быть совсем небольшими, иногда это буквально группы взаимопомощи, в которых люди поддерживают друг друга. Эта поддержка очень важна. Потому каждый, кто переживает войну как трагедию, чувствует себя в совершенной изоляции, одиноким и бессильным. И в таком состоянии очень важно найти своих. Важно чувствовать: «Окей, я в меньшинстве, но я такой не один! Я не сошел с ума. Есть люди, который думают так же, как я». Это очень важно. Потому что пока человек не справится с травмой войны и травмой изоляции, он не способен действовать. 

Шаг третий: сдвиг общественного мнения 

После этого появляется возможность для третьего шага. И чтобы понять этот шаг, нужно посмотреть на то, как структурировано общественное мнение в отношении войны. Внутри общества всегда есть несколько групп.

Первая группа — это «активные сторонники» войны. Их большинство. В начале войны они активно ее поддерживают словами и действиями. Многие из них к тому же охотно мобилизуют других, убеждая их в том, что война — это хорошо. Для режима такая мобилизация очень важна, власть ее старательно стимулирует пропагандой. Потому что невозможно вести войну какое-то продолжительное время, не заручившись поддержкой граждан. И в самом начале войны эта поддержка всегда колоссальная, до 90% населения кричит войне «ура».

Дальше есть вторая группа населения, тоже достаточно многочисленная, — это «пассивные сторонники». Это люди, которым война не очень-то нравится, кричать «ура» им как-то неловко. Но им не хватает четкости мышления, гражданской решимости и просто человеческой смелости, чтобы сформировать негативное отношение к войне. Поэтому они войну поддерживают, но пассивно. Если надо помахать флагами на демонстрации, они помашут. Но дома, на кухне, скажут «как-то мне не по себе, что-то тут не так».

Третья группа — это «пассивные противники» войны. Они тихо избегают участия в активных действиях в поддержку войны. Если кто-то потребует, чтобы они пошли на про-военный митинг и помахали флагами, они придумают какое-нибудь оправдание, чтобы не ходить. Некоторые члены этой группы могут высказывать свою антивоенную позицию открыто, но только в относительно безрисковых ситуациях. Если можно как-то безопасно, например, подписать петицию, они это сделают.

Ну, и последняя, четвертая, группа — это «активные противники» войны. Это люди, которые уверенно выступают против, несмотря на негодование большинства и риск попасть под репрессии. Иногда они делают это через мирные протестные акции, а иногда и через саботаж, например, подсыпание песка в бензобаки танков.

Люди как правило меняют свое мнение на «соседнее», то есть из активных сторонников войны они могут превратиться только в пассивных сторонников, и только после этого — в пассивных противников. Поэтому про смену мнений можно думать как про сообщающиеся сосуды: если мы убедим какую-то существенную часть людей перейти из первой группы во вторую, это создаст движение людей и из второй группы в третью. Аналогично, чем полнее делается третья группа, тем больше людей из нее перейдет в четвертую. Правда, движение это затрудняется, когда смена отношения к войне связана с рисками: угрозой репрессий или угрозой осуждения со стороны большинства. Но это не означает, что переход людей из второй категории в третью невозможен. Это означает только, что для «наполнения» третьего сосуда нам надо сначала очень хорошо «наполнить» второй.

Итак, в чем задача антивоенного движения на этой третьей стадии? Я думаю, в том, чтобы людей из первой, самой многочисленной, группы «активных сторонников» перевести в третью группу пассивного сопротивления. 

Но если вам удастся увести людей от позиции активной поддержки войны, это значительно ослабит способность режима воевать на протяжении долгого времени.

В принципе, вы можете поставить и другую задачу: переводить людей из группы «пассивного сопротивления» в группу «активного сопротивления». Но надо учитывать, что и третья, и четвертая группы, о которых я говорил, — это меньшинство. Если сейчас в этом меньшинстве «активного сопротивления» 1000 человек, а вам удастся увеличить его до 10 000, это конечно здорово. Но в стране с населением в 145 миллионов это все равно очень мало. А вот если вам удастся посеять сомнения среди большинства, аплодирующего войне, это будет значимой переменой. И это вполне реалистичная задача, мы не раз видели, как это удавалось сделать в других странах.

Эти изменения в общественном мнении в какой-то степени будут происходить и сами собой. Ущерб от войны будет ощущаться все сильнее, а пропаганда будет терять эффективность, и поддержка войны будет постепенно падать. Но активная антивоенная кампания может значительно ускорить этот процесс. 

Принять ответственность и создать пространство для будущего 

У антивоенного движения есть и еще одна важная задача. Это задача на отдаленное будущее, но она тесно связана с тем, что происходит прямо сейчас. Когда война закончится, во многих областях общественной жизни будут нужны люди, которые с самого начала выступали против войны. Люди, которые будут иметь моральное право сказать «Этот кошмар завершился. Теперь нам нужно принять ответственность за то, что случилось. И с этой ответственностью строить новую страну и новые отношения с соседями».

Люди вроде Конрада Аденауэра, который на руинах фашистской Германии положил начало нового демократического государства, с населением, еще не так давно кричавшим «ура» войне и Гитлеру. Люди вроде Вилли Брандта, который во время войны активно боролся против нацизма, находясь в изгнании, а потом совершил «Коленопреклонение в Варшаве».

И это на самом деле важно. Сейчас и в Сербии, и в Хорватии каждой публичной фигуре задают этот вопрос: «Что ты делал, когда шла война? У тебя руки в крови или нет?» Этот вопрос останется важным на долгие годы, и не только для политиков. Во всех институтах и сферах жизни, в культуре, в СМИ, в образовании нужны будут люди, имеющие моральное право сказать: «Давайте примем ответственность за случившееся и начнем строить новое государство, где у власти не будут стоять преступники». 

Голоса антивоенной кампании 

В каждом антивоенном движении есть как минимум два типа голосов. Во-первых, есть голос людей, которых можно назвать моральной элитой, интеллигенцией. Это люди из гражданского общества, из мира альтернативного искусства и музыки. Их голоса обычно становятся слышны в первую очередь, потому что эти люди способны взять на себя ответственность за происходящее. Но степень влияния этих людей на общество всегда достаточно невелика.

Поэтому переломный момент в развитии антивоенного движения наступает тогда, когда к нему присоединяются голоса второго типа: голоса людей, которых война непосредственно коснулась. Это вернувшиеся с войны ветераны, это матери и жены тех, кто не вернулся с войны или вернулся покалеченным. Эти люди тоже представляют собой меньшинство. Но когда они присоединяются к антивоенному движению, их голос очень трудно игнорировать.

Панк-музыканта, который спел антивоенную песню, легко дискредитировать, сказав, что ему заплатили, или он трус и предатель. Но если против войны выступает ветеран в инвалидном кресле, не прислушаться к его словам просто невозможно. Интеллигенции, которая стоит у истоков антивоенного движения, очень важно это учитывать. При первой же возможности нужно вовлекать в антивоенное движение людей, которых коснулась война, и помогать им быть услышанными. Это придаст антивоенной кампании совершенно иную динамику. 

Говорите о шкурных интересах

Чтобы антивоенное движение имело шанс на успех, нужно правильно подобрать аргументы, с которыми вы обращаетесь к обществу. Как правило, первыми против войны начинают выступать люди, которыми движет моральное негодование и чувство ответственности за преступления, совершенные от их имени. Первые антивоенные высказывания обычно именно об этом.

Но разговор об ответственности, вине и стыде не лучший способ заручиться общественной поддержкой. Чтобы население вас поддержало, нужно говорить о личных интересах людей. Люди не хотят, чтобы их дети погибали на войне. Не хотят разрушенной экономики. Не хотят, чтобы на них упала ядерная бомба. Осознание всего этого может поубавить в них желания продолжать войну. Сейчас стоимость войны скрыта от людей, и люди, которые ей аплодируют, не очень понимают, во что конкретно им это обходится. Если вы хотите получить их поддержку, сделайте стоимость войны очевидной. 

Говорить о военных преступлениях и принимать ответственность за ущерб, нанесенный страной-агрессором, тоже очень важно. Но это отдельная задача. В Сербии это было сделано очень грамотно: несколько правозащитных организаций занимались документированием того, что они называли «преступлениями, совершенными нашей стороной». Они упрямо повторяли: «Нет, мы не будем говорить о том, что сделал противник. Это их дело, об этом говорят их правозащитники. Мы часть этого общества, поэтому мы будем расследовать преступления, совершенные нашей стороной». И они проделали потрясающую и крайне важную работу по документированию преступлений, совершенных сербами. Но популярности в Сербии им это не принесло. И росту антивоенных настроений их деятельность тоже не способствовала. Если задача сделать так, чтобы люди перестали аплодировать войне, не нужно возлагать на них моральную ответственность, им это сейчас не по силам.

Так что, я думаю, у гражданского общества в России тоже должно быть разделение деятельности на два направления. Первое — документирование преступлений и принятие ответственности за ущерб, нанесенный Украине. И второе направление — это смена настроений внутри самой России. И понятно, что правозащитники и журналисты, которые занимаются первым направлением, никогда не будут популярны в России. А те, кто занимается вторым направлением и твердит о том, как эта война ослабляет Россию, разрушает российские семьи, ведет к обнищанию населения, никогда не получат поддержки украинцев и европейцев. Потому что и Украина, и Европа, конечно, ожидают, что вы будете говорить о вине и ответственности. Но тогда вам ни за что не сдвинуть настроения большинства от активной поддержки войны к пассивному сопротивлению. 

Отношения восстановятся

Я достаточно спокойный человек. И добрый. Но после боснийской войны в течение долгого времени я не хотел иметь с сербами ничего общего. Даже с теми сербами, кто давно боролся с режимом Милошевича. Я просто хотел, чтобы на какое-то время сербы не присутствовали в моей жизни. И это притом что меня лично война задела гораздо меньше, чем тех, кто переживал ее, находясь в Сараево. Я почти не получил психологической травмы. Поэтому ты можешь представить, что отношение остальных боснийцев к сербам было куда более радикальным.

Так что, я думаю, вам тоже придется просто оставить украинцев в покое на какое-то время. Просто перестать быть фактором в их жизни. Те россияне, которые выступали против режима и против войны, сейчас могут ожидать от украинцев какого-то понимания. Но сейчас не время требовать понимания. Я думаю, что самым нормальным после войны для обеих сторон будет оставить друг друга в покое на несколько лет, позволить времени проделать свою работу. А потом связи начнут восстанавливаться. У меня сейчас немало друзей в Сербии, и я с радостью провожу там всякие мероприятия.