монолог матери матроса-срочника
— Меня уже предупредили, что за показания журналистам я получу по шапке. Я, конечно, этого не боюсь, ни одного грамма. Мне главное, чтобы сын нашелся живой. Сын у меня срочник, он начинал служить в Кронштадте в учебной части. Его отправили на крейсер «Москва». Он ни разу не выходил на связь с девятого апреля. Больше я ничего не знаю.
Девятого апреля он радовался, что ему оставалось 58 дней служить.
Ничего нет (о списках пропавших без вести — «Новая газета. Европа»). Я вот в интернете собрала фотографии ребят, где написано, что они без вести пропали. Ходила их сегодня распечатывала, завтра возьму все с собой. Буду лично обходить госпитали, если тело не покажут, не найдут. Буду искать сама.
Я не подписывала никакой акт о неразглашении, мне все равно. Абсолютно. Я не хочу наводить фейков, что там что-то было, что-то не было, я не знаю. Информация даже у меня от всех: один командир, другой, информация от Москвы, информация с Севастополя от Минобороны. Она вся отличается друг от друга. Я не могу отличить, где правда, а где ложь. И не хочу создавать такую ситуацию, что я что-то сказала, а это неправда. Я приехать, я хочу сама посмотреть, я хочу убедиться. Я очень хочу поговорить с капитаном корабля. Не с командирами, а с капитаном. Чтобы он мне объяснил. Я какой-то правды хочу добиться.
Я каждый день звоню везде. Севастопольские номера почти все заблокированы, даже в госпиталях. Я тут вспомнила, что у них жетончики должны быть (у солдат — «Новая газета. Европа») — как они распознают, кто где. Сегодня мне сказали, что жетончики есть у всех, но не факт, что они есть на шее. Могут быть на ключах, на военнике, могут быть просто в кармане. Вариантов целая куча.
Я спрашивала, кто, может быть, видел, знает. Конечно, никто не видел, никто не помнит. Понимаю, что очень много сейчас раненых лежат. Кто-то, возможно, память потерял. У меня до такой степени надежда, что я его найду живым. Пусть нездоровым, но я его найду живым. Я очень не хочу, чтобы его подняли мне со дна морского.
Никто не дает внятных объяснений. Никто. Минимум правды. Никто информацию не распространяет, не рассказывает. 9 апреля, когда мы с ним (сыном — «Новая газета. Европа») разговаривали, он мне говорил, что они уходят в море до 20-го. Я знала об этом.
Не пишите пока фамилию. Хотя я, в принципе, даже не знаю. А чего мне бояться? Можете написать. Мне уже как-то даже все равно. Все равно все все знают. Много ребят, много…
Среди родителей мы все по цепочке друг друга спрашиваем. Я с мамами многими общаюсь по телефону: нет такого, чтобы позвонил командир или кто-то еще и сказали бы: «Вот ваши сыновья там-то там-то были» Я спрашивала: «Почему? Как срочники оказались на крейсере «Москва» в военных действиях? Почему они там участвовали?» Мне один сказал: «Они не участвовали в военных действиях». Я ему ответила, что я прекрасно знаю, что было до этого. Это мне из Москвы, из Министерства обороны так ответили. Говорят: «Ну, раз вы все знаете, что вы нам звоните?» Тоже хамское отношение.
Они объясняют только тем, что там нет военных действий. Я говорю: «Хорошо, там в море нет войны, я это понимаю. Объясните, как они рядом находились? Рядом с военными действиями». Я понимаю контрактников: они осознанно подписывали контракт. У них в контракте есть какие-то пункты, это все описано. У меня ребенок — срочник. Он дни считал до дома. На 9 апреля ему оставалось 58 дней служить. Никто мне не объясняет, почему командиры живы, а моего ребенка нет. Выйти даже не могут. Никто не знает, где он. И так объясняют не только мне, так объясняют каждой маме.
Очень хочется правды. Я понимаю, что ее скорее всего никто никогда не узнает. Никто не добьется от военных чего-либо.
Ранее «Новая газета. Европа» связалась с родственниками пропавшего без вести срочника, который мог находиться на затонувшем крейсере «Москва». 20-летнего юношу зовут Никита Сыромясов, он уроженец города Сысерть Свердловской области. Мать Никиты говорит, что ее сын находится в списке без вести пропавших, однако родственникам ничего не объясняют.
То же самое рассказывают и родные матроса срочной службы Андрея Цывова, с которыми поговорила русская служба «Би-би-си». Издание также назвало имя еще одного срочника с крейсера — 21-летнего Сергея Грудинина из Амурской области. После учебной подготовки его отправили матросом на крейсер «Москва». Мать молодого человека Тамара Грудинина сначала думала, что сына после начала «спецоперации» переведут в безопасное место — как срочника. «Нет, мам, мы все на корабле», — сообщил ей Сергей.
В Минобороны России матери Грудинина сказали, что он «жив, здоров и выйдет на связь при первой возможности».
Однако люди, представившиеся командирами, несколько дней назад сообщили женщине по телефону, что ее сын погиб. Сейчас матрос не выходит на связь.
Мать еще одного матроса-срочника, призванного на службу незадолго до начала войны в Украине. Он выжил и связался с матерью на следующий день после гибели крейсера. Женщина, ссылаясь на сына, рассказывает, что погибло «порядка 40 человек», многие получили ранения и числятся пропавшими без вести.
Кроме того, о пропавшем без вести матросе-срочнике с крейсера «Москва» сообщает «Агентство». Ульяна Тарасова заявила, что ее сын Марк пропал без вести после затопления крейсера.
Ранее «Радио Свобода» нашло еще одно сообщение о пропаже срочника с «Москвы». Дмитрий Шкребец написал в «ВКонтакте», что его сын Егор в 2021 году был призван на срочную военную службу и после курса молодого бойца поступил на службу на крейсер «Москва». Журналисты также нашли пост в «Одноклассниках», посвященный гибели 41-летнего мичмана Ивана Вахрушева.
«Новая газета. Европа»